Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

В окружной комитет Смидовичу удалось попасть лишь десятого декабря. В маленькой квартире, которую занимала «окружка» в одном из переулков на Самотеке, никого не было, если не считать очень высокого и бравого на вид человека. По его огромному росту, о котором ходили всевозможные легенды, Петр Гермогенович догадался, что перед ним Николай Иванович Муралов. С ним Смидовичу никак не удавалось познакомиться. Муралов несколько последних лет прожил в Серпухове, потом в Подольске, гдо вел революционную работу на фабрике Зингера, выпускавшей знаменитые, на всю Россию швейные машины.

— Меня тоже застали случайно… — сказал Муралов. — Все наши на улицах и на заводах. Седой пошел на Прохоровскую. Кто бы мог подумать, что в самый ответственный момент мы останемся без Шанцера и Васильева–Южина…

— Да, это большая потеря для организации! Шанцер и Васильев–Южин были членами МК, и их арест сильно усложнил оперативное руководство восстанием. Оно перешло к районным Советам рабочих депутатов.

В эту ночь Москва была освещена пламенем костров. Раздавались оружейные залпы, одиночные выстрелы. Переодетые городовые стреляли в народ с колоколен. Грохотали пушки, они били со Страстной площади по бульварам и Тверской.

На Пресне строили баррикаду, и Петр Гермогенович сразу же включился в дело. Рабочие с любопытством смотрели на седеющего человека в очках, типичного интеллигента, который не чурался тяжелой работы: вместе со всеми пилил телеграфные столбы, разбирал заборы и тащил на себе тяжеленные бревна.

Во дворе Прохоровской мануфактуры кто–то сколачивал трибуну, стали собираться группами рабочие, появились красные флаги. Вскоре пришла колонна с соседнего сахарного завода. Ее встретили громкими криками «Ура!» и тут же решили вместе выйти на улицы. Вынесли знамя и двинулись в сторону Пресненской заставы.

О том, что в любую минуту из–за угла могут выскочить драгуны или казаки, все знали, и все же, когда перед Большим Трехгорным переулком показалась казачья сотня, ряды дрогнули, некоторые повернули назад.

— Куда вы? Стойте! — крикнул Смидович, пытаясь задержать пятившуюся толпу.

Кое–кто остановился, с ужасом глядя на летящих во весь опор всадников. Стало жутко. Никто не проронил ни звука, и было слышно только, как бьют подковами по мостовой казацкие кони. Казалось, еще секунда — и сотня врежется в горстку застывших в оцепенении людей. Но случилось иначе. Две девушки с белыми как мел лицами шагнули вперед, навстречу казачьему офицеру в черной бурке. Тот продолжал мчаться и лишь в шаге от них круто осадил коня.

— Убейте нас, но живыми мы стяга не отдадим! — сказала одна из девушек. В тишине был отчетливо слышен ее голос.

Офицер выругался, отъехал назад и снова погнал коня на демонстрантов. И снова девушки со знаменем остановили его.

Паника сразу улеглась, многим стало стыдно, что они поддались первому чувству страха; раздались голоса:

— Казаки! Неужели вы будете в нас стрелять?

— Не стреляйте в нас, и мы не будем в вас стрелять, — послышалось из казачьих рядов.

— Мы идем к вам безоружными, с пустыми руками, — продолжал тот же рабочий.

Офицер повернулся к своим и разразился бранью. Толпа расступилась в стороны, чтобы дать возможность проехать казакам, но те стали поворачивать лошадей и убирать винтовки за плечи. В ответ раздались ликующие возгласы. Может быть, громче всех кричал Петр Гермогенович. Он понимал всю важность только что происшедшего: самая безотказная часть царской карательной машины вдруг дала осечку, казаки отказались стрелять в народ.

На следующий день почти все подворотни на Пресне зияли черными дырами — ворота пошли на баррикады. Жители помогали вытаскивать со дворов повозки, разбирали по бревнышку какой–то нежилой дом. Тащили дрова. Рубили столбы. Над Пресней стоял треск, как на лесной делянке.

— Хорошее получилось сооружение, а? — отступив на несколько шагов назад, Смидович залюбовался только что законченной баррикадой и не заметил, что его кто–то настойчиво окликает.

— Я вас издали увидела, Петр Гермогенович, — услышал он.

— Олимпиада Николаевна! Какими ветрами на Пресню? Как Сергей Иванович?

— Спасибо… Спасает раненых. А что до меня, так я вам еще давеча сказала, что буду связной. Вот принесла пакет в штаб.

— Если хотите, могу передать.

— Пожалуйста, а то мне очень некогда… Да, вот еще. — Олимпиада Николаевна протянула ему пачку листовок.

— Что в городе?

Лицо Олимпиады Николаевны помрачнело.

— Много крови, очень много крови! Трудно даже сосчитать, каким числом исчисляются жертвы… Ну, я побегу. Прощайте!

— До свидания… Берегите себя!

Петр Гермогенович поднес к глазам листовку. Она называлась «Советы восставшим рабочим».

«Не действуйте толпой, — прочел Смидович, — действуйте небольшими отрядами человека в три–четыре, не больше… Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти…»

Внизу стояла подпись: «Боевая организация при Мое. Ком. Р. С.Д. Р.П.»

Шестнадцатого декабря последний раз собрался штаб пресненских боевых дружин. Долго заседать было некогда.

— Товарищ Седой, посмотрите… Вот мы тут написали.