Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Смидович впервые видел Владимира Ильича на такой ответственной трибуне и подивился той полемической страстности, с которой он отстаивал свои убеждения. Ленин говорил быстро, часто подкрепляя слова энергичным жестом руки. Слова и фразы текли свободно, без малейшего видимого затруднения, хотя перед Владимиром Ильичей лежал всего лишь небольшой листок бумаги с планом доклада.

— Партия требует: первое, конфискации всех церковных, монастырских, удельных, государственных, кабинетских и помещичьих земель; второе, учреждения крестьянских комитетов для немедленного уничтожения всех следов помещичьей власти и помещичьих привилегий…

Выступление Плеханова было, как всегда, остроумно, звучала обязательная латынь.

— Я отвергаю национализацию. Проект Ленина тесно связан с утопией захвата власти революционерами, и вот почему против него должны высказаться те из вас, которые не имеют вкуса к этой утопии.

Владимир Ильич смотрел на Плеханова с искренней грустью.

В перерывах тоже не получалось объединения, все разбивались по фракциям, даже в кафе, когда уничтожали даровые шведские бутерброды. Много говорили о Ленине. Смидович услышал ровный, чуть окающий голос Калинина:

— Такого, как Ленин, не провести нашим классовым врагам, он выше их на несколько голов, и надо беречь его как зеницу ока.

— Простите, не помешал? — к группе рабочих подошел Ленин. — О чем или о ком речь, если не секрет? Обо мне? — Он улыбнулся. — Вот Георгий Валентинович утверждает, что я мечтатель, да, да, мечтатель самой чистой воды, фантазирую насчет выбора чиновников народом и тому подобное и что для такого хорошего исхода нетрудно написать программу. — Ленин удивительно похоже скопировал Плеханова; — «Нет, ты вот напиши–ка для худого исхода. Ты сделай так, чтобы твоя программа была «подкована на все четыре ноги»».

Смидович потерял счет бесчисленным поправкам и поправочкам к программе, которые вносили меньшевики, все более запутывая вопрос, пока наконец не провели свою резолюцию. Программа получилась такой пестрой, что Владимир Ильич лишь устало махнул рукой.

— Какие уж тут четыре подковы, — сказал он, — все четыре подковы потеряли, остались при аграрном беспрограммьи…

В дни съезда Смидовичу пришлось не раз выступать в защиту позиций большевиков.

— Да, да, конечно, напишите, — сказал ему Ленин, когда меньшевики попытались сорвать обсуждение вопроса о Государственной думе.

Заявление писали впятером — делегаты от Тверской, Бакинской, Гурийской, Рижской организаций РСДРП. Смидович нервно расхаживал по комнате и диктовал:

— «Мы протестуем против прекращения прений по вопросу о Государственной думе, имеющем для нас, членов партии, роковое значение, — он на секунду задумался, — да, да, роковое значение, значение жизни и смерти партии. Предупреждаем съезд, что систематическое гильотинирование прений, лишающее нас возможности принять участие в обсуждении и выработке тактики и сводящее наше участие в делах съезда к выслушиванию докладов, может заставить нас в конце концов оставить заседание съезда…» Все. Как вы думаете, товарищи, не будет возражений против столь резкой формулировки?..

Пользуясь численным преимуществом, меньшевики протаскивали свои резолюции одну за другой. Ленин воспринимал это внешне спокойно, и состояние его передавалось всем, с кем он в эти дни встречался. Он много шутил после заседаний и звал всех в тир, уверяя, что умение метко стрелять всегда пригодится профессиональным революционерам.

Двадцать пятого апреля Смидович последний раз пошел в Народный дом, чтобы присутствовать на двадцать седьмом, заключительном заседании съезда. Съезду присвоили название Объединительного, хотя каждый хорошо понимал, что реального объединения между большевиками и меньшевиками не произошло.

— И все равно мы, большевики, довольны результатами съезда, — сказал Владимир Ильич. — Крупным идейным делом съезда явилась и определенная размежевка правого и левого крыла социал–демократии. С тенденциями правого крыла мы должны вести самую решительную, открытую и беспощадную идейную борьбу.

— А вы знаете, Владимир Ильич, что сегодня сказал на прощание Дан? — спросил Смидович.

Ленин вопросительно взглянул на него.

— Этот деятель изрек, что, мол, с большевиками теперь покончено, они побарахтаются еще несколько месяцев и совсем расплывутся в партии.

Владимир Ильич смеялся заразительно, от души:

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого!

Утром следующего дня Петр Гермогенович прочел в шведской газете «Сосиал–демократен» первую заметку о съезде:

««Форвертс» сообщает: состоялся IV съезд русской социал–демократической партии. Он проводился за границей, и его заседания проходили закрыто… Прежде всего пытались достигнуть единства, что считается самым важным для социал–демократических партий России.

Где–то в Швейцарии».

«Где–то в Швейцарии»… Шведские друзья помогали русским делегатам возвратиться в Россию…

И снова был пароход, скалистые Аландские острова, штормовое море. За три недели, которые провели делегаты в Швеции, заметно потеплело, прибавился день, начались белые ночи.