Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Петр Гермогенович стоял на палубе, смотрел на волны, а мысли уже были далеко, в Москве, на фабриках и заводах, куда он сразу же пойдет, чтобы рассказать рабочим об итогах съезда.

Вспомнилась Тула; что–то давно не было писем от матери. Впрочем, он и сам писал редко и скупо, но думал о домашних часто, тревожился и радовался каждой весточке от них. Хотя нет, не каждой. С некоторых пор стали огорчать письма от Инны. Между строчками о своем житье–бытье, об усталости и трудностях существования проскальзывали намеки на то, что большевики не во всем правы и стоит прислушаться к тому, что говорят Плеханов и Мартов. Читать это было больно. Однажды он ответил ей резким письмом, но не отослал, понимая, что это может вызвать очередное дознание, а то и арест.

И еще думал о Соне, которая так ничего и не написала ему сюда. «Что там с ней? На свободе ли?» — тревожно спрашивал он сам себя.

Глава девятая

Уехал к своим оленям Тимофей Яунгат, разъехались по домам все попутчики, и Смидович опять остался вдвоем с Теваном. Вот уже который день их нарты тащились по размокшей тундре.

В несколько дней, как–то без раздумий, весна уступила место лету. Распустились и, покрасовавшись немного, стали осыпаться белые звездочки клюквы. На кочках отцвела голубика, но внизу, под их тенью, была еще в полном цвету: там свой микроклимат. Устлали землю сережки полярной ивы, похожие на желтых червячков. Под не–заходящим солнцем до одурения, до головной боли пахли кустики багульника. Крохотными парашютиками носились в воздухе семена пушицы. Все живое старалось использовать каждый погожий день, чтобы насладиться радостью бытия, оставить после себя потомство.

— Однако, Петр, скоро большой комар вылетит, — сказал Теван. — Тебе домой надо торопиться, а то съест тебя комар.

— Почему это съест? — возразил Смидович. — Тебя ж не ест. И других ненцев не ест.

— Ты не знаешь, что такое комар, — промолвил Теван, и в его голосе послышалось уважительное отношение к летающим кровопийцам.

— Ничего, Теван. Мне в Москве хорошую мазь дали, целую банку, — сказал Смидович. — Ни один комар не подлетит.

— Однако, отложи мне такой мази в маленькую баночку. Я тогда сильней самого шамана буду.

Уже вечерело, и они остановились на ночлег у берега маленького круглого озера, выпрягли оленей, наломали полярной березки и сварили уху из муксуна, которым кишмя кишело озеро. Другой рыбы в нем не было.

Смидовичу снова пришлось делать пометку в тетради.

— Ты что это все пишешь, Петр? — поинтересовался Теван.

— Пишу, чтобы не забыть. Вот вернусь в Москву, посмотрю записи и вспомню, что надо рассказать товарищам о ваших озерах и реках. Ведь какое богатство зря пропадает!

Так они сидели у костра, грелись, тихонько и лениво разговаривали, пока Теван не пошел спать. А Петр Гермогенович еще долго сидел у потухающего костра, шевелил палкой золу и слушал тундру.

Красноватая от закатного ночного солнца вода в озере казалась маслянистой и напоминала парчовое покрывало. В ее глади отражались прибрежные ивовые кусты. Иногда невесть откуда налетал тихий низовой ветерок, тогда вода приходила в движение, вздыхало озеро и шуршал сухой прошлогодний камыш. А то шальная рыба выскакивала из воды и тяжело, со звонким шлепком плюхалась обратно. Резко, словно плача, кричала бессонная гагара.

Само сознание, что ты здесь один, что кругом на сотни километров нет оседлого человеческого жилья, вызывало у Смидовича смешанное чувство заброшенности, отрешенности и в то же время слитности с природой, гордости за то, что новый человек все смелее приобщает к новой жизни некогда забытые края. Размечтавшись, он мысленно увидел преображенную тундру, города под стеклянными куполами, прииски драгоценных камней и курорты, где основным лечебным фактором будет чистейший, лишенный микробов воздух тундры…

Со многими директорами культбаз Смидович был хорошо знаком, не раз беседовал с ними в Доме Советов, а то и на даче и сейчас с удовольствием предвкушал уже скорую встречу с Михаилом Михайловичем Гродневым.

Смидович невольно улыбнулся, вспомнив свою первую беседу с ним. Большой, медлительный, слегка припадающий на правую ногу, с кимовским значком на груди, Гроднев, войдя, казалось, заполнил весь просторный кабинет — и не только своим массивным телом, но и той энергией, которую излучал, лавиной вопросов, проблем, которые уже давно решил для себя и теперь лишь надеялся на одобрение. Он ни минуты не сидел на месте. Суковатая кизиловая палка, на которую он опирался при ходьбе, все время постукивала о паркет, и тем сильнее, требовательнее, чем важнее, с точки зрения Гроднева, был вопрос, который оп разбирал вместе со Смидовичем, требуя немедленного и исчерпывающего ответа.

Они расстались вполне довольные друг другом, и было это более года тому назад.

— Теван, еще далеко до культбазы? — спросил Смидович.

— Однако, сутки еще проедем. А что, Петр, притомился малость или по Софье Николаевне соскучился? — Теван лукаво сощурил глаза.