Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Они прогуливались по чистенькому светлому коридору, дожидаясь, пока освободится доктор. Через открытую дверь была видна пустая палата — пять аккуратно заправленных свежим бельем коек, и Смидович спросил, почему они не заняты.

Гроднев вздохнул.

— Очень трудно убедить ненцев лечиться в больнице. Почти все боятся врача, как черт ладана. Идут не к нам, а к шаману.

— Да, печально, — Петр Гермогенович рассказал о своей сегодняшней встрече с шаманом. — Этот шарлатан лечил больную тем, что жег в костре ее волосы и крыло гагары! Вы понимаете, Михал Михалыч, насколько важно нам вылечить девочку. Помимо того, что просто по–человечески бесконечно жалко это крохотное существо, хочется, чтобы девочка жила и радовалась жизни, тут вступает в силу политический фактор. Это будет лучшая агитация за больницу, за новые методы врачевания. Шаман будет посрамлен, ему перестанут верить. Люди постепенно потянутся к вам… Сколько у вас сейчас больных?

Гроднев не успел ответить. Из распахнутой рывком двери стремительно вышел пожилой, кругленький человек в белой докторской шапочке и халате, с румяным, полным лицом и чеховской бородкой.

— Немедленно резать! Вот так-с, Михал Михалыч! — произнес он на ходу.

— Познакомьтесь, Иван Павлович… Это товарищ Сми–дович…

Рука, которую пожал Смидович, была сильной и шершавой, типичные руки врача, вынужденного мыть их десятки раз на день.

— Я знаю вас, — доктор наклонил голову так низко, что уперся пухлым подбородком в крахмальную белизну халата. — Острейший приступ аппендицита. Боюсь, как бы не опоздать…

— И все–таки, есть ли надежда? — спросил Петр Гермогенович.

— Надежда всегда должна быть, уважаемый товарищ. Без надежды жить нельзя. Вот так-с. А про вас, товарищ Смидович, мне рассказывал мой коллега доктор Переверзев. Вы помните такого?

— Конечно, помню. Ивана Маркеловича забыть нельзя. Я ему многим, очень многим обязан… Где он сейчас? Жив ли?

— Коль вы многим Ивану Маркеловичу обязаны, то стоило б знать о нем хоть малость, — буркнул доктор. — Переверзев все в том же благословенном Вельске, вблизи которого вы отбывали ссылку. Вот так-с.

Смидович сконфузился:

— Я обязательно разыщу его… А вы откуда знаете Ивана Маркеловича?

— Я работал земским врачом под Вельском, — Иван Павлович посмотрел на часы, тикавшие в коридоре. — Простите, мне пора.

— Как вы думаете, сколько это продлится? — спросил Смидович.

— Не меньше часа. Запущенный случай. Дай бог, чтобы все кончилось благополучно.

— Дай бог… — словно эхо отозвался Смидович…

Обе половинки двери раскрылись одновременно. Санитарки вынесли на носилках девочку, укрытую по горло простыней. Рядом шла мать с одеревенелым лицом, в белом халате, накинутом поверх ягушки.

— Так и не ушла из операционной. — Санитарка, которая шла впереди, показала глазами на женщину.

— Что пел Иван Павлович? — спросил Гроднев.

— «На прощанье шаль с каймою».

Смидович удивленно посмотрел на Гроднева.

— Все в порядке. Когда операция проходит успешно, доктор всегда поет этот романс. Можно идти отдыхать, Петр Гермогенович…

Смидович проснулся и сразу никак не мог сообразить, где он. С потолка свешивалась на белом крученом шнуре электрическая лампочка без абажура. Через щели в темных шторах врывалось солнце, скупо освещая комнату, все убранство которой составляли некрашеный стол, две табуретки, этажерка с книгами и железная кровать, на которой лежал Смидович. На столе стояла чистая посуда — миски и кружки, а из сеней вкусно пахло жареным мясом. По жареному мясу Петр Гермогенович соскучился, ненцы все время кормили его только вареным, а то предлагали и сырое. Он потянулся, сел на кровати, опустил ноги на оленью шкуру и сразу же вспомнил вчерашний трудный и долгий день, полуночный ужин со стопкой спирта — за здоровье девочки, как он сопротивлялся и отказывался лечь на постель Михал Михалыча, но в конце концов уступил, лег и через минуту провалился в темную и тихую бездну.

«Сколько же времени?» — спросил сам себя Петр Гермогенович и потянулся рукой к часам, лежавшим в кармашке брюк.

— Ого, первый час! Ничего себе, — буркнул он уже вслух и стал одеваться.

— С добрым утром, Петр Гермогенович! — услышал он голос Гроднева. — Как спалось?

— Спалось великолепно. Чего вы меня не разбудили? Там все в порядке? — Смидович показал рукой в сторону больницы.

— В порядке. Температура тридцать семь и восемь, но Иван Павлович говорит, что так и должно быть.

— Где он сейчас?

— Еще из больницы не уходил. Сначала у девочки дежурил, а ночью председатель нашего кочевого совета жену привез рожать. За год третий случай. Но мы рады. А то все в «поганых чумах» рожают.

— Ваш округ, между прочим, самый неблагоприятный в этом отношении. На ближайшем пленуме Комитета будем принимать меры. «Поганым чумам» надо противопоставить больницы, родильные дома. Где это видано, чтобы женщина, которая ждет ребенка, считалась «поганой» и рожала только в холодном «поганом чуме».