Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— А кто вам мешает учить тому и другому? — спросил Смидович. — У нас ведь есть кочевые школы–передвижки, которые следуют по путям кочевий и на стоянках обучают грамоте и детей, и взрослых. Там дети учатся и одновременно выполняют все другие обязанности, которые возлагают на них старшие. Думаю, что никто не будет возражать, если мы в стационарных школах–интернатах на Севере несколько изменим программу обучения: введем практические занятия. Дети будут и охотиться, и кружить тропу… — Смидович взглянул на Тевана, — я не перепутал термин?.. ловить рыбу, ставить чум и прочее. И начнем это с вашей школы… Что вы скажете, Марья Васильевна?

Учительница всплеснула руками:

— Да разве ж я смогу, Петр Гермогенович? Я одна на всю школу, правда, скоро супруга Михал Михалыча приезжает. Но и она городская. Разве мы сумеем?

— Почему обязательно вы? — Смидович обвел присутствующих взглядом. — Введем в штат новую должность инструктора производственного обучения. Это будет местный человек… вот хотя бы товарищ Окатетто… В самом деле, Теван, почему бы тебе не взяться обучать детей тому, что умеешь сам? Сумел бы?

— А что тут уметь, Петр? — Теван пожал плечами. — Однако, думать надо.

Вошли в спальню — большую комнату, где стояло двенадцать аккуратно застеленных кроваток, и Марья Васильевна вспомнила, сколько трудов ей стоило приучить детей снимать на ночь малицы. Никто не хотел спать на кровати, и часто утром она находила детей на полу: свернувшись калачиком, они спали на голых оленьих шкурах, служивших ковриками. Трудно было заставить ребят умываться утром и вечером, причесывать непослушные вихры, чистить зубы…

Смидовичу школа понравилась. Он удовлетворенно кивал белоснежной головой, и его голубые глаза теплели, когда к нему подходил какой–нибудь малыш и брал его за руку. Он переспросил всех ребят, кем они хотят быть, когда вырастут. Ответы были самые разные: охотником, учителем, врачом, поваром. И очень смеялся, когда самый маленький, тот, который вчера показывал ему дорогу в больницу, сказал, что хочет быть… Смидовичем.

Рядом со школой строился еще один дом. Наверху, усевшись на уже готовые стропила, лихо стучали топорами два молодых ненца в малицах. Завидя Смидовича, они стали работать еще энергичнее, очевидно желая показать свое мастерство, но надолго их не хватило, и, сгорая от любопытства, они поспешили сойти вниз по толстой доске с набитыми планками.

— Здравствуй, председатель Смидович! — сказали они, дружно протягивая руки. — Вот деревянный чум строим.

— Первые ненецкие плотники, — добавил Гроднев. — Пер–вы–е! Серасков и Лапсуй. Мы им бесплатно материал выделили, мастера хорошего в помощь дали. Пусть живут в человеческих условиях.

Смидович приветливо улыбнулся:

— Рад познакомиться с первыми ненцами–плотниками… Значит, вы для себя дом строите? Поздравляю, рад за вас!

— Однако, потом видно будет. — Оба ненца замялись. — Может, кто–нибудь другой захочет жить, у кого своего чума нету.

— Здесь, Петр Гермогенович, куда ни кинь, все не слава богу, — сказал Гроднев. — Вот Комитет Севера прислал нам постановление — всемерно способствовать переселению коренного населения из чумов в дома. Ну, предположим, построим мы эти дома: завезем за шестьсот километров лес — ближе нету, — за тысячу километров — гвозди, стекло, скобы и прочее, затратим огромные государственные деньги. А кто согласится жить в этих домах? Оленеводы? Так они должны кочевать вместе со стадами. Оленям нужен корм, ягель, вот они и движутся летом на север, к берегам Ледовитого океана, а к зиме — в лесотундру, где теплее. Олени не могут жить на одном месте. Не могут жить на одном месте и пастухи с семьями, то есть подавляющее большинство коренного населения.

Смидович знал об этой проблеме. На пленумах Комитета Севера вопрос «из чума в дом» стоял несколько раз. Петру Гермогеновичу писали о том, чем заканчивались подобные затеи. Ненцу или ханту культбаза строила бесплатно дом, покупала за счет государства мебель, заготовляла на первое время дрова. Но дом пустовал, а его владелец жил в чуме рядом с домом и разводил костер из веточек карликовой березки. Привычка брала свое…

Вечером удалось повидаться с доктором Алейниковым. Он жил рядом с Гродневым, крыльцо к крыльцу, одиноко и безалаберно. Санитарка Нина Ямал через день приходила убирать комнату, раскладывала разбросанные вещи по своим местам, которые она сама определила, но являлся с дежурства доктор, и через несколько минут в комнате водворялся прежний беспорядок.

Смидовича и Гроднева доктор встречал на крыльце. Он был в поношенном костюме, должно быть хранившемся с дореволюционных времен, в белой накрахмаленной манишке и твердых манжетах с золотыми запонками.

— Душевно рад… — он широко распахнул дверь. — Предупреждаю ваш вопрос и отвечаю: крестница товарища Смидовича находится в том состоянии, в коем надлежит находиться человеку после тяжелой операции.