Несерьезные дети

Заяц сейчас же уловил ее приближение в свои длинные и нежные локаторы: он страстно заверещал… На секунду ворона останавливается, пораженная неистощимостью энергии в этом зверьке. Вот она снова двинулась вперед, занося свое долото для рассчитанного, верного удара… Но снова заяц, опрокинувшись на спину, встречает ее шквалом ударов: кажется, это не две, это несколько десятков длинных и сильных ног с невероятной скоростью месят воздух. Ох, этот упрямый зайчишка так неистово защищает свою маленькую, коротенькую жизнь, как будто она требуется ему для великих свершений! А сколько она, старая ворона, видела их таких, и живых, и мертвых, — живые отличаются только тем, что они резвые и теплые.

Заяц неожиданно вскочил: он мигом выпрыгнул из оврага и понесся по полю к лесу… Ворона тяжело взмахивает крыльями. С досадой произносит она свое старческое «Агх!» и, поднявшись с земли, в который уж раз летит вдогонку за зайцем.

Мягкое и прекрасное, над полями светит осеннее солнце. Сейчас так чисто и спокойно кругом, что кажется, как будто первые живые существа еще и не появились на земле. Стоит лес… Он, как всегда, не ступит вперед ни шагу, но и прочь не уйдет он — этот осенний лес стоит у края наших полей золотой надежною чертой.

Когда снова раздался крик, Твердохлебы остановились и стали смотреть в поле.

Теперь им не видно самого зайца, но вон она, вон ее черная тень, — летит над полем, ясно указывая и его бег…

— Заклюет! — говорит мальчик, и снова знобит его от одного этого слова. Но думает-то он совсем противоположное: отобьется зайчишка, убежит!

Старший Твердохлеб стоит молча и из-под руки смотрит в поле. И что бы он ни отвечал сейчас сыну, а, верно, надеется он на то же самое, что и его мальчик. Ведь только так и должно быть на этом свете, да, только так!

Воронежская область,

г. Калач

Сергей ИОНИН

МУЖСКИЕ ДЕЛА

Неудачи начались позавчера.

Лешка Барков в тот день впервые поцеловал Ляльку и от радости наделал глупостей.

Вообще день целиком был нормальным, кроме разве того, что днем отец разворчался из-за материных книг. Мать у Лешки доктор медицинских наук и преподает в мединституте, а отцу не повезло в жизни — он всего лишь дамский парикмахер, правда, высокого класса. Книги он любит, много читает и уж поговорить о каких-нибудь «тенденциях в современной литературе Франции» может не хуже, чем некоторые учителя литературы. А ругается отец из-за материных медицинских книг, да и то, Лешка это давно понял, потому что ревнует мать к науке. Грустно быть парикмахером, если жена у тебя профессор.

Ворчит отец, когда матери дома нет.

Вот и в тот день он ходил по квартире и ворчал, что в комнате нехватка воздуха, потому что все заставлено книгами.

Лешка у себя гладил брюки, готовился к свиданию и слушал отца. Он сочувствовал и понимал его, а вот поди ж ты — настроение все-таки испортилось. Было в ворчании что-то заразительное.

На свидание Лялька пришла вовремя, что даже удивило Лешку, и они пошли в парк.

В парке заканчивался сентябрь, и сырой осенний ветер гонял по дорожкам последние опавшие листья.

Им не было скучно, нет, молчали они не поэтому, а потому что еще стеснялись.

В парке зажглись светильники. И они, идя по аллеям, инстинктивно старались не попадать в полосы света, чтоб не быть увиденными другими гуляющими.

Лешка проводил Ляльку до дома. Они долго стояли в подъезде и по-прежнему молчали. В тот вечер они не сказали, наверное, и двадцати слов. Лялька, казалось, чего-то ждала, а Лешка будто хотел сказать, но не мог. Он читал где-то, что в Италии парень, проводивший девушку, имеет право на поцелуй, и размышлял, является ли это правило всемирным.

Лялька, видимо не выдержав становившегося уже тягостным молчания, сказала тихо:

— Поцелуй меня, пожалуйста… Вот сюда. — И она повернулась к нему щекой.

Лешке стало стыдно от своей нерешительности. Он покраснел и неловко ткнулся в щеку губами, потом обнял Ляльку и поцеловал ее в губы. Он уже умел целоваться, парни из десятого класса научили его потренироваться на помидорах, и Лешка за лето съел ящиков пять отборных томатов. Мать не могла нарадоваться, а отец все подхихикивал: наверное, и он в свое время учился тем же методом.

Потом Лешка с Лялькой целовались еще и опять упорно молчали. О чем говорить, когда и без слов все ясно?

Лялька ушла. Лешка постоял в подъезде один, ему казалось, что она все еще рядом, да и как не казаться, если, он знал это наверняка, она думает о нем и сама совсем близко, всего лишь этажом выше и за дверью, обитой дерматином.

На улице его догнал Паром, Венька Силкин.

Венька восьмой класс закончил вместе со всеми, а в девятый ходить не стал. Его уж и в милицию вызывали, но как в начале сентября бросил школу, так больше в классе и не появлялся — шлындал по улицам.