Несерьезные дети

— Дети, дети, пожалуйста, не разбегаться! — стоя на цыпочках, била в ладоши Елена Владимировна. — Из раздевалки, не задерживаясь, выходите на двор. Пойдем вместе строем и дружно…

— Знаешь, Сашка, а она ведь совершила большую педагогическую ошибку, — сказал я Гвоздикову в раздевалке.

Удивившись, он остановил кусок пенопласта на лыжине, перестал намазывать мазь.

— Какую ошибку?

— Назвала нас детьми.

— A-а, пожалуй! — согласился он, осознав теперь всю обиду. — Это она покруче Эммы загнула. Да нас уже сам директор называет на «вы». Недавно вызвал меня на пескодрай в кабинет и вежливо так говорит: «Вы, Гвоздиков, разгильдяй, каких мало. Вы для школы позор». На вежливость разве обидишься? А то в школе всего пару дней — и такое себе позволяет… Надо бы ей устроить маленький бенц.

— Кому надо устроить бенц? — вмешался воинственным голосом Вовка Удалов, наш силач.

— Да практикантке — кому! — сплюнул на лыжу Гвоздиков. — А то ее Эмма уже подучила ябеду на нас составлять. Сейчас снежком залепишь — впишет тебе хулиганство, а завтра пожалуйте вам с родителями на педсовет.

— Да я ее, да я ей! — взорлился обидчивый Вовка.

— Да надо слинять от нее в лесу — вот и все, — подсказал Женька Ладушка, прозванный так по милости любимой бабуси, которая до четвертого класса провожала его в школу. — Сделать вид, что свернули не на ту лыжню и заблудились. И пусть попробует доказать, что это нарочно…

— Во! — восхитился Сашка. — Вот так выдал серенький бабушкин Женька! Это вам не тыква в спирту, это вам голова! Так и сделаем. Встанем в хвост цепочки как самые сильные, а на развилке крикнем девчонкам, что подтягиваем крепление. Там от них и отколемся. Только надо будет еще для оправдания поаукать издалека. А потом укроемся за карьером — и го-го!

Да, вот так мы и сделали. Послушно выстроились в колонну под щитом «Берегите «зеленого друга», терпеливо потянулись за девчонками-черепахами, а на окраине березняка, где лыжня разбегалась, как веер, приотстали у деревянных скульптур. И го-го! Еще какое-то время мы бежали почти параллельно брошенной нами лыжне, а почувствовав, что уже удалились порядочно, начали повякивать жалобно:

— Где вы, где вы? Ау!

— Ау-у! — долетело издалека. — Стойте! Ищем!

— Стоим! — завопил пронзительно Гвоздиков, что есть силы работая палками. И добавил, видимо вспомнив букварь: — Наша Маша мала. Где ты, Маша? Ау!

— Ох, сейчас погарцуем, ребятушки, ох, сейчас развернемся! — ликовал запыхавшийся Женька. — Со мной вы с голоду не пропадете, я как заранее знал — четыре ватрушки припас. Можно гонку устроить на приз.

— Фантомас нам ватрушек припас!

— Кто такой Фантомас? — кричал малограмотный Гвоздиков.

— Ты, тетеря! Был такой в старом кино. Мне брат старший рассказывал, что он лица менял, как перчатки. Чуть за ним какая погоня — он натягивает новую кожу и становится другой человек.

— Ну-у! — ахал Сашка. — Пра? Дает! Нам бы так…

Перекрикиваясь, торопясь уйти за карьер, быстро мы уморились. И, уже почти выпустив пар, дотащились до озерца. Я стоял, воткнув палки в наст, отпыхивался, как другие ребята, и мне казалось, что это моя сегодняшняя обида клубится изо рта легким белым дымком. Застеленное крахмальной скатеркой, подоткнутой так аккуратно, что не видно даже крошечного слюдяного глазка, лежало перед нами безымянное озеро. По закраинкам толпятся треугольнички птичьих следков. Кое-где видны красно-бурые сроненные в пухлый снег шарики яблочек — свиристели клевали сибирку. Как охота мне вдруг остаться здесь совсем-совсем одному! Потеряться еще раз от горластых и неуклюжих друзей. Или даже отыскать практикантку, при условии, конечно, что она тоже заблудилась одна. Честно-то говоря, я первый из ребят перед ней виноват. Ну чем она мне досадила, эта пигалица, эта пичуга на цыпочках, так похожая на хохлатую свиристель? Серый свитер, ярко-красные варежки, подчерненный доверчивый глаз. Не она ли сейчас быстро глянула с ветки и вспорхнула, как морозный парок?

— Валька, эй! — ткнул меня в бок палкой Сашка. — Задремал или задумался о приматах? Не надсажай голову, на педсовете тебе все-все объяснят.

— А ты хоть знаешь, кто такие приматы? — огрызнулся я, рассерженный его хамским тычком.

— Интересно, а кому из нас за них вкатали двояшник?

— А все-таки кто?

— Ну, ящеры…

— Сам ты ящер. Это тот же отряд, что и люди, отряд высших млекопитающих и обезьян.

— Что же ты Драконихе этого не сказал?

— А вот так. Постеснялся. Зачем мне ее разочаровывать? Пусть лучше считает меня за такого же ящера, как ты.

— А за кого нас считают сейчас ребята в нашем классе? — спросил вдруг Ладушка как-то растерянно-удивленно. — Ведь они всерьез за нас испугались небось…

Все замолчали. На эту тему говорить никому не хотелось. Первым нарушил паузу Удалов.

— Эй, орлы! А ну-ка взвейтесь соколиками! — И, уже явно подражая нашему Соколику, крикнул: — Даешь мировую игру!