Незабываемые дни

Оскорбленная в своих лучших чувствах и надеждах жена сочла нужным оставить незадачливого мужа и искать нового, более достойного спутника жизни. Так и остался Леонид Помпеевич одиноким. О новой семье пока что не думал, все переживал свои служебные и семейные неприятности, немного раскис, опустился, несмотря на свои не такие уж почтенные лета — ему еще далеко было до сорока.

В таком состоянии и застала его война. Едва выйдя из внезапно захваченного врагами пограничного городка, он не успел выбраться на восток и нашел, как многие в то время, пристанище в лесу. Вначале просто прятался от немцев, не теряя надежды на то, что наши скоро возвратятся.

Из группы людей, с которыми сошелся Свистун, как-то незаметно вырос небольшой партизанский отряд. Людей военных или имевших хотя бы кое-какое отношение к военному делу в прошлом в отряде не было. Неудивительно, что Свистун сделался командиром отряда, история которого не выделялась какими-нибудь особыми боевыми делами. Но отряд все же боролся, отражал наскоки небольших гарнизонов, отбивался там, где приходилось туговато, совершал нападения там, где чувствовал свое превосходство. Впервые Свистун по-настоящему ощутил ответственность за взятое на себя дело. И только одно обстоятельство мешало небольшому отряду превратиться в серьезную боевую силу. С первых дней войны в отряде не совсем правильно поняли характер и сущность партизанской борьбы. Сначала людьми руководило стремление как можно скорее пробиться на восток. Когда поняли, что это не так просто, начали думать, как сберечь силы, а немного позже стали пробираться ближе к центральной области, где — по слухам и по сведениям из достоверных источников — партизанское движение приобрело такую силу, с которой немцы вынуждены считаться. Там, видно, и партизанам веселей, и, что греха таить, гораздо безопасней.

Так появился отряд Свистуна в зоне действия партизанских соединений Соколича. По дороге отряд немного пополнился, ему пришлось выдержать и серьезные стычки с немцами, так что он пришел с кое-какими боевыми трофеями. Штаб Соколича отвел отряду зону и дал ему время для отдыха.

С того дня, как Свистун сделался командиром отряда, его характер значительно изменился. Куда девалась прежняя вынужденная скромность, некоторая сдержанность в обхождении с людьми, ставшая особенно заметной после переброски его в район. Теперь это был человек, привыкший командовать, быть главным авторитетом и иметь над своими партизанами большую, почти неограниченную власть. Все отрицательное, что было в нем, когда он был «центральным работником»: высокомерие, излишняя самонадеянность, неуважение к людям, занимающим более низкое служебное положение,— как-то незаметно опять вышло наружу. Деспотические нотки в обхождении с партизанами, исключительная черствость по отношению к крестьянам, самолюбование все чаще и чаще проявлялись в его характере и поведении.

Когда ему приходилось бывать в штабе соединения и на заседаниях обкома, он присматривался ко всему весьма иронически, внутренне не принимал, даже осуждал оперативные планы и некоторые обкомовские постановления. Нахмурившись, думал: «Кустарничество… Сколько боевых отрядов, сколько сил, оружия, а они занимаются разной говорильней о севе, об охране урожая, о какой-то там работе с населением, с молодежью… Еще, чего доброго, скоро прикажут заниматься льнозаготовками, вывозкой леса… Обкомовцы несчастные…»

Свистун уже имел несколько мелких недоразумений с обкомом. Отделывался шутками, а иногда бросался и в спор. Если не убеждали его, то, во всяком случае, заставляли замолчать. Где ты с ними договоришься… А тут еще это оскорбление. Буквально выгнали сегодня из обкома. Подумаешь, выпил человек… Ну, выпил… Невтерпеж стало таким большим начальникам! Подумаешь… Им курица дороже человека, за какую-нибудь сухоребрую корову они чуть ли не трибуналом угрожают. Вот прочешут немцы район, ни одной здесь курицы не останется…

Ехал Свистун на своем артиллерийском тяжеловозе, а нерадостные мысли не давали покоя. И чтобы хоть немного отдохнуть от этих мыслей, пускал коня в галоп.

Только на опушке леса замедлил командир бег вспененного коня. Прервала галоп и вся его свита, хлопцы один в один: рослые, полные, даже конские хребты прогибались под ними. Немало потрудился Свистун, подбирая личную охрану. И подобрал. Ты его — стервеца — только пальцем помани, он сразу тебя понимает, чего ты хочешь и что приказать надумался. С такими хлопцами не пропадешь. Конечно, давал им некоторую поблажку, как бы не замечал кое-каких мальчишеских шуток: там молодицу обидели пьяные, там выдрали у деда три улья, а там цапнули швейную машину, чтобы променять ее на сало в соседней деревне, кожух чужой надели…

А когда жаловались крестьяне на шутки его гусаров, Свистун хмурился. Похлестывая нагайкой по начищенным сапогам, он придвигался вплотную к человеку, так, что тот невольно отступал на шаг.