Незабываемые дни

— Кто они?

— Разве тебе не ясно? Хлопцы свои, из партизан. Тамара задумывалась на минуту, нерешительно говорила:

— Время теперь тяжелое, Николай Игнатьевич. Смотри, как бы ты случайно не засыпался со своими подпольщиками. И себя подведешь и их, да и крестьян местных под виселицу поставишь. Я уже не говорю о себе.

— Эх, Тамарка, Тамарка! — отвечал он как бы шутя.— Кто бы это говорил, только не ты. Что же я должен сказать, глядя на твои милования… ну… извини, на твои встречи с лесными молодчиками.

Тамара вспыхивала:

— Как тебе не стыдно говорить так о людях? Мо-лод-чики… Какие молодчики? Какие милования?

И девушка вот-вот готова была расплакаться.

— Ну, тихо, тихо, шуток не понимаешь. А сама распекаешь меня за мои встречи. Давай договоримся: мы не будем вмешиваться в дела друг друга. Это во-первых. А во-вторых, ты брось эту манеру меня учить. Я все же намного старше тебя и больше чего видел.

Действительно, как ты его будешь учить, если человеку уже пятый десяток, а тебе только двадцать. Ты едва вышла на самостоятельную дорогу, да и то не без его помощи. Ведь он использовал, по его словам, какие-то там связи, старые знакомства с работниками из школьной инспекции, достал ей должность. Без его помощи пришлось бы ей давно голодать на минских улицах или очутиться в неметчине в порядке «добровольной мобилизации».

С партизанами она познакомилась несколько месяцев назад. В село часто наведывались разведчики из отряда Свистуна. Расспрашивали о ней крестьян. Заходили в школу, на квартиру. Одни заходили тихо, без шума, воды напиться или спросить, как пройти в соседнюю деревню. Другие не входили, а вваливались с форсом, с шиком. Так лихо козыряли и постукивали сапогами, что гремело школьное ведро, почти единственная посуда на кухне. Козыряли, иногда комично рапортовали:

— Разрешите от боевых партизан передать привет и спросить о вашем здоровье!…

— Спасибо вам, товарищи! Что же, садитесь. Скажет девушка, бросит на них такой лучистый взгляд, будто в самую душу заглянет. И сразу исчезнет напускной форс и шик у хлопцев.

— Вы, товарищи, хотели мне сказать что-нибудь? Мнутся парни, не знают, какое слово подобрать.

— Да мы, да вы… мы просто так, зашли наведаться к вам, посмотреть, как живете… А может, и помощь какая-нибудь с нашей стороны нужна…

Слово за слово, разговор наладится. Постепенно исчезает неловкость. Уже кто-нибудь и смешное слово вставит, и пойдет смех, дружный, веселый.

Но некогда хлопцам долго рассиживаться.

— Вы уж извините, что зашли, можно сказать, без приглашения.

— Да что вы, товарищи. Всегда вам рада!

— Ух и славная, братцы, девушка! — скажет кто-нибудь после, выйдя.

Сами заметили, что очень часто стало их сюда тянуть. Будто каждый оставил там что-то свое. Каждый почувствовал, что безнадежно влюбился в девчину. Безнадежно, так как их много, а она одна.

Ухаживание ухаживанием, а служба службой. Не могли они от командира утаить ни одной мелочи, которую примечал их солдатский глаз. Доложили командиру: так и так… Более смелый отважился подать мысль:

— Товарищ командир, как начальник разведки, осмелюсь доложить: есть девчина, которая, по моему мнению, была бы хорошей связной.

Командир заинтересовался.

Как-то весенним утром, едва начали темнеть снега на лесных прогалинах и окутывались лиловой дымкой заросли ивняка на болотах, Свистун со своими бравыми конвоирами отправился посмотреть и проверить лично, что делается в его зоне.

Заехал и в село. Остановился перед школой. Лихо соскочив с седла и бросив повод услужливому ординарцу, важно, не торопясь пошел на крыльцо. Дверь была заперта. Постучал раз, второй и уже хотел плюнуть на все это дело — не срамить же себя перед хлопцами,— когда звякнула защелка и дверь открылась.

— Сколько тебя ждать нужно? — сердито проговорил командир, окинув брезгливым взглядом фигуру бабки Христины. «Вот же ведьма…» — мелькнуло в голове.

А бабка смотрела на него и гадала, зачем явился сюда этот человек. Тихо сказала ему:

— К нам, товарищ начальник, больше со двора ходят. Ваши хлопцы ходят тоже через двор,

— Разве ты знаешь меня?

— А почему же мне не знать тебя? — Бабка сразу перешла на «ты», она всегда так говорила с людьми, которые по отношению к ней допускали подобную бесцеремонность.

Убогая комнатка, куда вошел командир, выглядела неприглядно, была обшарпана, На стенах пусто, голо: ни часов, ни портретов, ни обычной географической карты, как это бывает в школьных квартирах. Правда, пол в комнате чисто подметен и вымыт до желтизны. На окнах простенькие занавесочки. Возле глухой стены приютилась некрашеная железная кроватка, аккуратно, со вкусом прибранная. На деревянном столике цветная скатерть, стопка книжек, зеркальце, флакончик, пудреница.

— Девичьи финтифлюшки! — покрутил носом Свистун и даже потрогал пальцем гитару, висевшую на гвозде над кроватью.—Та-ак…—неопределенно промычал он.— Однако где же это прелестное создание? Небось переодевается. У них у всех один обычай: как заметят мужчину, так и натягивают на себя все свои тряпки.