— Ну что ж, несите его сюда, первачок. Только заранее скажу: в этом деле я дегустатор дипломированный, да, да!
— Обижаться не будете.
Скоро появился и первачок, и соленые огурцы, и капуста, и еще кое-какие лакомства.
За первачом Свистун обнаружил, что Збыневским, этот неприятный с виду человек,— хороший, веселый собеседник. Он и пару анекдотов рассказал, и поделился своими мыслями о гитлеровской власти и городскими минскими новостями.
— Откуда вы знаете? — поинтересовался Свистун.
— Я недавно оттуда, сам — житель Минска. Выяснилось, что до войны Збыневский работал в
Минске, в одном областном земельном учреждении, так что у них оказались и общие знакомые. От воспоминаний о бывших знакомых перешли к партизанам, к партийному подполью в Минске. Збыневский преподнес Свистуну свежий номер минской «Звязды». Вздохнул при этом:
— Тяжкая доля у людей, а работают. Под самым носом у палачей организовали типографию и вот выпускают газету, все равно как до войны. Есть еще люди у нас, Леонид Помпеевич, которые за Родину-мать головы не пожалеют.
Выпив одну бутылку, принялись за вторую. О многом переговорили, многое вспомнили. Збыневский о здоровье Сокблича спросил:
— Говорят, болеет. Переменился, очень мрачный стал, раздражительный.
— Может, и правду говорят…— не захотел поддержать разговор Свистун.
Збыневский был не только разговорчивым. Он, несмотря на больную руку, пробовал играть на гитаре и под собственный аккомпанемент пропел — и не сказать, чтобы плохо,— несколько известных песен и даже «На сопках Маньчжурии», чем совсем растрогал Свистуна. Они трижды по-братски расцеловались, как старые добрые приятели…
Так познакомился Свистун с Тамарой.
На другой день после визита партизанского командира у Тамары с ее братом был неприятный разговор. Еще не выветрился хмель из головы Збыневского, как набросился он на сестру:
— Знаешь, Тамарка, держала ты себя вчера совсем не по-человечески. Ты только подумай: приезжает к нам такой редкий, уважаемый гость. Не успел он слова сказать, а ты пырх…
— Что еще ты, Микола, скажешь умного?
— Я? Ничего… Нужно с людьми быть более приветливой.
— А в чем должна проявляться эта приветливость?
— Ты что, маленькая? Не понимаешь? Он к тебе как к девушке приехал, к красивой девушке.
— Спасибо за комплимент… Но ты, видно, хочешь, чтобы девушка была похожа на уличную девку.
— Зачем же такие крайности… Он командир партизанского отряда, твой непосредственный защитник, если хочешь знать.
— Чего ты хочешь, однако?
— Да ничего… Я знаю, ты скажешь мне о своих обидах, возмущении… Как же: он за руку схватил без разрешения… Аи, аи, какой ужас. Твоей чести от этого не убудет, а ему приятно, он же, кроме глухого Леса, ничего на свете не видит.
— Что ж, пусть не сидит в глухом лесу. Пусть в Свет вылазит, больше делами занимается…— сказала Тамара, стараясь быть спокойной.
— Знаешь что, девчина, в партизанских делах ты мало разбираешься…
— Послушай, ты, партизанский стратег! — не выдержала наконец поучений девушка.—Я одного не могу взять в толк: какие причины заставляют тебя быть в роли ската? Кого сводишь? Сестру сводишь…
Он стоял остолбенелый, ошеломленный. Слова сестры задели что-то живое, болезненное. Но через минуту он вышел из своего оцепенения:
— Ты свинья! Неблагодарная свинья… О твоем счастье забочусь, а ты, дура, его отбрасываешь.
— Своим счастьем я займусь сама и по-своему. А вообще, давай оставим этот разговор, полезного в нем ничего нет.
Он посмотрел на нее косым взглядом. Что-то еще хотел сказать, но махнул рукой и вышел.
С той поры разговоры на эту тему прекратились. Только однажды он попробовал было передать ей, что Свистун очень хотел бы, чтоб Тамара согласилась стать его женой.
Она коротко ответила ему:
— Поищи, братка, ему жену в другом месте.
— И это все?
— Все…
Несмотря на первую свою неудачу у Тамары, Свистун приезжал к учительнице очень часто и проводил время обычно с Збыневским. Сидели, разговаривали, играли в шахматы, неслаженно тянули песни под аккомпанемент гитары, не забывая о перваче.
… Вот и сегодня Свистун ведет бесконечные разговоры с Збыневским. Обижается на обком, на партийное руководство, которое его не уважает.
— Но я покажу еще, что значит Свистун!
— Покажешь, покажешь, Леонид Помпеевич! Только у тебя и осталась правильная партийная линия.
5
Однажды жена начальника тюрьмы Керзига совершила нечто неожиданное и неслыханное. Она при людях, у всех на глазах заступилась за двух девушек из числа арестованных, над которыми издевался Керзиг, мучая и травя их собаками.
Керзиг скачала не понял своей жены. Он знал, что она не против лютого обхождения с арестованными, лаже приходила в восторг, когда очередными жертвами его нечеловеческих издевательств были молодые женщины. Так и нужно.
Вот почему поступок жены не только удивил, но привел в некоторое замешательство начальника тюрьмы. Потом Керзига стала беспокоить мысль: чем он, в конце концов, мог прогневить свою хозяйку? Попробовал деликатно спросить об этом. Но, видно, спросил не вовремя.