Незабываемые дни

— Со-о-бственный?.. Это полотно, украденное у меня… Это… это…— силился что-то сказать Керзиг и, схватив конец бинта, рывком сорвал его с ноги. Слышеня едва устоял на ногах от резкого толчка и жгучей боли.

— Что вы делаете?

— Ты, видно, забыл, перед кем стоишь? Я начальник тюрьмы и могу сделать с тобой все, что захочу… Я наведу порядок… Я… я…

Он так стукнул дверью, что с потолка сорвался и упал кусочек штукатурки.

10

Девушки шили, вышивали.

Работали молча, каждая была занята своим делом, своими мыслями. Работы было много. Фрау Керзиг загружала девушек так, что они едва справлялись.

Отношение фрау Керзиг к вышивальщицам заметно изменилось. Ведь они теперь полностью зависят от нее, и ей нечего особенно нянчиться с ними.

— Медлишь, девка, медлишь! Что ж, если не хочешь как следует работать над этим узором, придется тебе познакомиться с такими узорами на собственной шкуре! В лагерь захотела? А может быть, в СД хочешь?

Никому не хотелось в лагерь. Не хотелось и в СД, откуда — знали девчата — никто назад не возвращается. Работали не разгибая спин, от темна до темна.

Временами работа изнуряла так, что неудержимо тянуло передохнуть хоть немного, размять онемевшие ноги и руки. Вздохнет какая-нибудь девушка и со злостью швырнет опротивевшую вышивку на стол:

— А чтоб она прахом пошла, работа такая… Работай, работай, ей и конца нет. Отдохнем, девчата!

И вот однажды, когда они отдыхали, отдаваясь светлым воспоминаниям, послышался резкий скрежет ключа в дверях. Все встрепенулись и принялись за работу.

Керзиг ворвался в камеру гневный, раскрасневшийся… Размахивая окровавленным куском полотна, он черной тучей надвигался на девчат.

— Кто? Кто? Кто сделал?

Девчата недоумевающе смотрели на начальника тюрьмы, на красное от крови полотно. А он стоял перед ними и кричал:

— Последний раз спрашиваю: кто?

Девчата переглядывались. Все заметили, как бледное, худое личико Сони еще больше побелело и стало прозрачным, восковым.

На нее коршуном налетел тюремщик, словно клещами сжал руку.

— Ты, мерзавка?

— Нет, нет, нет… я ничего не знаю…—торопливо проговорила девушка и, преодолевая остатки внезапного страха, уже совсем спокойно и рассудительно переспросила начальника: — О чем вы спрашиваете?

Она говорила и видела, как меняется лицо у сестры. Будто где-то в вышине быстро-быстро проплывали невидимые тучки и их стремительные тени пробегали по ее лицу. Губы ее были сжаты, черты лица сделались твердыми, напряженными, и вся она стала настороженная, собранная, готовая к неожиданному нападению.

Керзиг бросился к столам, лихорадочно перебирал свертки полотна, развертывал, присматривался.

— Ага, вот оно! — с недоброй радостью развернул он сверток, лежавший на столе возле Люды. Конечно, это был тот кусок, от которого отрезана полоса.

Тяжело сопя, Керзиг стоял минуту, молчаливый, грозный. По его виду можно было представить, как бурлит, вскипает в нем злость. Маленькие глазки впились в девичьи лица — как они будут чувствовать себя под его взглядом? Но кто?

Разве не видно? Вот стоит она, возле этого куска, насторожившись, глядит исподлобья.

Тяжелый, насупленный, он медленно подошел к девушке.

— Твоя работа? Твой кусок? — прошипел ей в лицо.

— Мой…— ответила Люда на диво спокойно и сдержанно.

— Как же ты осмелилась, несчастная?

Со всего размаха он ударил девушку по лицу окровавленной тряпкой и, наступая на нее, все бил и бил, не давая опомниться. Кусая пальцы, навзрыд заплакала Соня. Взволновались, зашумели девчата, старались схватить его за руки, упрашивали, умоляли:

— Зачем ее, зачем ее так, господин начальник!

— Вон, сейчас же вон! — люто заревел он.— Караульный, веди их прибирать двор! Сейчас же! — отдал он команду полицаю, стоявшему в дверях.

Когда Люда попыталась тоже выйти из камеры, он задержал ее, схватив за руку. Он так рванул ее, что девушка едва не упала, сильно ударившись коленом об острый угол лавки.

— У меня с тобой не окончен еще разговор! — сипел Керзиг и, тяжело дыша, сжимал и ломал ей руки, прижимая к краю стола. Он мял, душил молодое девичье тело. Звериная ненасытная жажда овладела его существом. Какие там проступки? Какие нарушения? Ее, ее, только ее нужно теперь ему… Зубами впился в блузку, разорвал.

— Люди, спасите! — крикнула Люда.

Грязной лапой он закрыл ей рот, навалился всей своей тяжестью ей на грудь. Она защищалась из последних сил. Вот рука ее, откинутая им, ощутила холодное железо на столе. Пальцы судорожно сжались. «Нет, нет… Не быть тому, что задумал ты, зверь!» Из последних сил Люда ударила его железом по лицу. «Ах, жаль, ах, жаль, что тюремные ножницы такие тупые, тупые концы у них. Но и тупых хватит тебе, гадина».

Керзиг заревел как зверь. Отскочил, провел ладонью по лицу. Из-под пальцев струилась кровь. Широкая кровавая полоса протянулась через весь лоб и щеку. А она стояла бледная, обессиленная, тяжело дышала, прижимая левой рукой порванную блузку. В измученных глазах светилась затаенная радость. Спокойно было на душе: она победила зверя.