Незабываемые дни

— Вот вы говорите, поеду. Ну, скажем, я поехал. А представьте себе, через месяц, через несколько месяцев наши победят,—я говорю о Красной Армии. И не только победят, не только прогонят их, но придут и в Германию. Что же тогда делать вам, ну и мне, конечно, если пойду… по Вашему пути?

— Сказали мне, однако! О какой победе Красной Армии можно говорить теперь? Разве вы не знаете, что против красных выступает почти весь мир, что у немцев мобилизованы огромные силы. И не только немецкие, и не только там, скажем, румыны, или венгры, или финны. Силы всей Европы стоят наготове.

— А что же с Советским Союзом будет?

— Никакого Союза не будет.

— А куда же мы коммунистов денем?

— Вадим Рыгорович, ну зачем такая детализация? Разве нужно о каждой мелочи думать?

— Ну, это уж не такая мелочь — коммунисты. Так что же решили вы: оставите их на свободе… или на ликвидацию?

— Вадим Рыгорович, я не понимаю вашего беспокойства. Вообще вы слишком уж деликатный человек* Что нам до того, какими средствами ликвидируют…, гм… коммунистов? Это дело нас не касается… Лишь бы ликвидировали, и хорошо…

— А меня касается, однако… А почему, я скажу сейчас…— Слышеня приподнялся со своего места и голос понизил до шепота, будто хотел сказать что-то важное, секретное. Зыбин сразу уши навострил и глаза зажмурил.

Все силы собрал Слышеня, даже подался вперед, чтобы с разгона ловчей, сильней был удар. Даже кулак раскровенил. Зыбин слетел с табуретки, громко треснулся о пол.

— Это чтоб ты знал, поганая гнида, что это дело меня касается. А это тебе за Советский Союз, а это за Красную Армию… А это, это за коммунистов…

Зыбин хотел крикнуть, но чуть не захлебнулся собственной кровью. Выплюнул несколько зубов, стал звать на помощь.

Прибежали полицаи и, еле вырвав его из рук Слышени, повели из камеры.

13

— Вы никогда не были боксером?

Слышеня удивленно глянул на полицейского генерала, который вел очередной допрос.

— Знаете что, господин генерал, у вас нет лишнего времени, а у меня нет особого желания вести бесполезные разговоры.

— Да подождите вы! Не разобравшись, не ответив на вопрос, начинает уже ершиться. Эх, молодежь, молодежь, хоть бы научились вы уважать старших.

— Не понимаю вас, господин генерал.

— А что тут понимать? Я спросил о вашем боксерстве лишь потому, что мне рассказали, как вы обработали здесь одного дурака.

— Представим себе, господин генерал, что я боксер. Дальше?

— Я, господин Слышеня, старый солдат, болтовни тоже не люблю. Здесь у нас есть общее. Надеюсь, наш разговор не будет бесполезным ни для меня, ни для вас. Поэтому давайте говорить серьезно.

— Я слушаю вас, господин генерал.

— Я предлагаю вам как солдат солдату: для общей нашей пользы выступить перед народом, перед рабочими или перед служащими — мы уж сами позаботимся о месте вашего выступления. Вот… Выступить и сказать, что вы, убедившись в бесполезности, в бесперспективности и, наконец, в преступности партизанской борьбы, добровольно — подчеркиваю: добровольно — перешли к нам, чтобы своей честной, как и надлежит гражданину этого края, деятельностью способствовать дальнейшему процветанию родной страны, которая столько претерпела от большевиков.

— И это все, господин генерал?

— Ну конечно, самое основное… Возможно, придется еще выступить где-нибудь перед крестьянами. Захотите, можете написать пару-другую воззваний к партизанам, к населению. Захотите — пишите статьи в газетах. Тут мы неволить и ограничивать вас не будем. Поле деятельности самое широкое…

— Конечно, господин генерал. Но разрешите спросить, хоть я и не имею права на вопросы.

— Пожалуйста.

— Я хотел бы спросить, как называется та деятельность, которую вы предлагаете мне?

— Что за вопрос? Самая разнообразная деятельность: культурная, экономическая, политическая, любая, к которой у вас будет склонность.

— А не кажется ли вам, господин генерал, что такой поступок и подобная деятельность называются очень просто: предательство.

—. Вы путаете разные вещи, а потому бросаетесь словами, которыми можно пугать разве только чувствительных барышень. Сантименты, сантименты! Вы поймите, во-первых, что мы с вами находимся в завоеванной стране. Понимаете, в завоеванной! Для этой страны издаются соответствующие законы, и они должны выполняться как обязательные для всех. А тут находится кучка преступников, и она буквально дезорганизует весь край. Разве борьба с этими преступниками не является святой обязанностью каждого честного гражданина?

— Вы могли бы сказать точней: каждого предателя. И при чем тут честность? Вы сами, генерал, понимаете, что кучка преступников не могла бы дезорганизовать весь край. Речь идет не о несчастной кучке, а о великой силе, о всем народе, какой и не хочет, и не собирается, и не думает подчиняться вам. И сам этот край, как вам хорошо известно, не завоеван, не покорен и никогда не будет покорен.

— Ну, ну, ну… бросьте вашу дешевую агитацию…