Незабываемые дни

— Агитацию? Я пользуюсь только правом говорить с вами так, как надлежит говорить, как вы сказали, солдату с солдатом. Я только ваш пленный, и не мне агитировать вас, генерала. Но если уж вы назвали себя солдатом, то я вам прямо скажу: не очень это хорошо, если солдат предлагает солдату пойти на предательство. Так солдаты не поступают, господин генерал.

— Я мог бы рассердиться на вас за оскорбительный тон ваших слов, но останусь верным нашему уговору: мы солдаты.! Э, то во-первых. А во-вторых, я представитель полиции, а ей по закону не рекомендуется принимать близко к сердцу разные оскорбительные слова. Но все это имеет очень малое отношение к дел}. Я хочу напомнить вам об одном: вы подлежите, согласно нашим законам — и государственным и военным,— наказанию смертной казнью.

— Что ж, я действительно в ваших руках, ничего не поделаешь… Но я должен сказать, что смерть приходит к человеку только один раз. Ну, а пережить один раз в жизни это неприятное событие как-нибудь можно…

— Вы ошибаетесь. Мы можем заставить смерть, чтобы она ежедневно прикасалась к вам своей рукой.

— Это не по-солдатски, господин генерал…

— Может, оно и не по-солдатски, но полиция в интересах государства сантиментами не занимается. А со смертью искренне советую вам не шутить.

— Если выпадет случай, господин генерал, можно и пошутить. Одним словом, не так уж мы боимся смерти, как это кажется вам.

— Скажу одно: много видели мы таких людей, много выслушали таких заявлений — это для нас не новость.

— Что ж, я горжусь, господин генерал, что таких людей много. Хуже, если бы их не было или было мало.

— Мы,— уже нетерпеливо и с явным раздражением проговорил генерал,— делаем все, чтобы их с каждым днем становилось меньше и меньше. Вот вы можете полюбоваться через решетки окна, как некоторые ваши единомышленники, по глупости своей, из глупого упрямства, идут на эту единственную в жизни встречу, о которой вы только что говорили. Идите, идите, полюбуйтесь,— может, немного измените тон и станете более сговорчивым. Может, тем временем заговорит и ваша совесть. По вашей вине гибнут эти люди, вы их посылаете на виселицы, а никто другой.

Слышеня подошел к окну, выходившему на тюремный двор. Сюда согнали почти всех заключенных. Перед ними выстроилась шеренга автоматчиков, несколько пулеметов стояло наготове, на случай каких-либо неожиданностей. А неподалеку от автоматчиков тесной кучкой стояло несколько человек, босых, без верхней одежды. Их охранял сильный конвой. Несколько эсэсовцев хлопотало возле электрического фонаря посередине двора. Тут же на лестнице, приставленной к столб}, человек в штатском привязывал веревку к небольшой перекладине.

Была оттепель, на дворе свинцово поблескивали лужи талой воды. Резкий ветер покрывал рябью воду, гонял облачка на небе, сквозь которые пробивалось изредка раннее весеннее солнце.

Слышеня посмотрел, отвернулся. Он еле устоял на ногах, медленно отошел от окна.

— Видели?

— Да, у меня есть глаза… И еще скажу: солдаты, которые думают обеспечить себе победу такими… позорными делами, давно уже не солдаты. И они — и вы в том числе — давно уже осуждены на гибель…

— Я вижу, на вас подействовало это… Однако как же мы договоримся с вами? Говорили, говорили и не пришли пока что ни к какому соглашению.

— Нет, генерал. Соглашения у нас с вами никогда не было, нет и не будет!

— Думаю, что вы будете горько раскаиваться в своих словах. Но будет поздно.

Слышеня ничего не ответил.

Спустя час генерал докладывал обо всем самому гауляйтеру. Тот сидел надутый, официальный. Ни одна черточка не шевельнулась на его мясистом лице.

— Ну? — вдруг резко спросил он.

. И по тому, как прозвучало это короткое слово, а глаза гауляйтера уставились в господина начальника полиции, генерал Герф понял, что дело очень и очень интересовало господина Кубе.

— Должен сказать вам, господин гауляйтер, он не принимает никаких предложений…

— А вы не нашли еще средство принудить его к соглашению?

— Правда, не все еще, но многое делалось, чтобы убедить его.

— Убедить? Вы что же, хотите превратить тюрьму в дискуссионный клуб? Испытайте до конца все ваши процедуры.

— Слушаюсь, господин гауляйтер! Извините, только еще один вопрос… Я не стал бы беспокоить вас, будь это обыкновенный узник. Но мы здесь имеем дело с некоторым исключением… Как поступить в том случае, если, несмотря ни на что, он не примет все же наше предложение?

— Гм… Смешной вопрос!… Если бы этот вопрос задала мне моя уважаемая Анита, ее можно было бы понять. Неужто не ясно, что мы можем, понимаете, можем обойтись и без него? В газетах опубликовано, что он в плену? Ну вот, тем лучше. А с ним, генерал, можно и так…

Господин гауляйтер приподнял руки, уперся локтями о стол. Указательные пальцы сошлись крестиком.