Незабываемые дни

Нина Васильевна подходила уже к дому, когда невдалеке, за три-четыре квартала от нее, послышалась стрельба и вскоре стихла. Но Нина Васильевна все смотрела туда, откуда донеслись выстрелы. Спустя две минуты с той стороны показался грузовик с людьми. Он промчался так быстро по улице, что невозможно было разглядеть, что за люди в нем были — штатские или военные. Грузовик исчез, а там, откуда появился он, осветил крыши домов сначала бледный, прозрачный свет, затем он начал краснеть, и уже можно было видеть языки пламени и густые клубы дыма, стремительно взлетавшие в облачное небо.

Когда Нина Васильевна пришла домой и начала заниматься детьми, соседки сказали ей, что в городе вспыхнул новый пожар, еще более, сильный, чем первый.

Утром Нина Васильевна узнала, что около полуночи, а может, немного позже в городе возник третий пожар. Говорили, что горело где-то возле тюрьмы, и сильно горело, — до сих пор на том месте слегка курились прозрачные кудерки серого дыма.

Люди, жившие на окраине города,. возле самой реки, неподалеку от скрещения улиц, одна из которых шла на Татарскую слободку, а вторая в район гетто, видели, как по улице из гетто осторожно спускалась с горы большая крытая машина. Ненавистная, страшная машина. Называлась она «черным вороном» и появлялась на улицах поздним вечером или ночью. Разогнаться на спуске машина не могла — не успела бы повернуться на перекрестке, и ей оставалось одно — кувыркнуться с крутого берега в речку. И едва она выползла на перекресток, как вынуждена была совсем затормозить: на самом повороте лежало небольшое бревно. Шофер машины и солдат-эсэсовец хотели вылезти из кабины, чтобы убрать неожиданную преграду, но, оглушенные страшными ударами, больше ничего уже не видели и не слышали. Тяжелый грузовик врезался со всего разгона в передок машины. С заднего закрытого сиденья «черного ворона» выскочило несколько эсэсовцев. Они тут же упали, срезанные очередью из автомата.

Спустя минуту-другую неизвестные люди открыли задние дверцы машины и начали выгружать узников, освещая их карманными фонариками, пристально присматриваясь к каждому. Освобожденных перевели на грузовик. Трупы убитых гитлеровцев бросили в закрытую машину. Туда же поставили несколько канистр с бензином. Полив бензином машину, подожгли ее. Грузовик исчез.

Это был первый пожар, который заметила Нина Васильевна в тот вечер.

16

Дней через пять после трагической гибели Люды из тюрьмы убежала значительная группа заключенных, в том числе все девушки из мастерской мадам Керзиг. Правда, не девчата организовали побег, но, поскольку их камера была очень удобна для побега, беглецы уговорили их попробовать счастья и выбраться на волю. Все убежали через дверку в тюремной стене, которой пользовались только Керзиги.

Дождавшись темной ночи, когда не было ни месяца, ни электричества, и обезоружив без шума одного полицая, которого тут же и успокоили навсегда, беглецы вышли без особых приключений на свободу.

Побег был обнаружен только под утро, когда беглецов уже и след простыл.

Но Соне — Людиной сестре — не выпало счастье убежать вместе с другими. Дня за четыре до бегства фрау Керзиг взяла ее к себе вместо заболевшей домашней работницы. Сам Керзиг был против того, чтобы у него на квартире работала Соня.

— Зачем тебе эта маленькая, не можешь взять какую-нибудь взрослую девушку?

Фрау Керзиг окинула его таким уничижительным взглядом, что он готов был раскаяться в своих словах,

— Это тебе напоминание, мой любезный…

Соня работала домашней работницей: мыла, подметала, носила дрова, выбивала пыль из ковров, делала все, что прикажет хозяйка. После внезапной и таинственной для нее смерти сестры Соня жила своей, отчужденной ото всех жизнью. Замкнулась в себе, ходила и работала всегда тихая, задумчивая. О многом узнала она здесь, в тюрьме. По намекам, по перешептыванию девушек, наконец, по перевязанному лицу Керзига она догадывалась о действительной причине неожиданной гибели сестры.

Многое она передумала, но все же не находила ясного и прямого ответа на самый главный вопрос: как жить дальше, что нужно делать, чтобы избавиться от ужасных тюремных стен и от еще более ужасных людей, которые присвоили себе право командовать, распоряжаться тобой, твоей жизнью?

Что делать, где искать спасения? Как счастливы те, кому удалось убежать. Может, они уже в партизанах, может, бьют уже где-нибудь этих ненавистных и проклятых приблуд, которые, как ненасытные пиявки, сосут и не насосутся крови. А тут вот гнись на них от темна до темна, да еще выслушивай нелепые и оскорбительные советы хозяйки.

— Я предупреждаю тебя, дитя мое, будь осторожна с ним… Если что такое, сразу говори мне…—шептала она, показывая глазами на мужа.

— Зачем вы это говорите?

— Ах, боже мой, наивное дитя! О, святая невинность! Ты не знаешь, дурочка, какие опасности подстерегают тебя! Смотри же у меня: я никогда не прощу тебе самых невинных шуток! — уже громко и угрожающе говорила фрау Керзиг.