Незабываемые дни

Соня ступала так осторожно, что не слышала своих шагов. Только слышала завывание ошалевшего ветра да тихий плеск выливаемого керосина. Целые две канистры стояли в углу… И когда вылила весь керосин на пол и под дверь, где спали в своей берлоге звери, затаив дыхание чиркнула спичкой. И раз, и другой… В дрожащих руках ломались спички. Но вот поднялся слабый язычок пламени, отбросив ее трепетную тень на стену. Тень была такая большая, страшная. Слабый огонек чуть было не захлебнулся, даже немного померк, но тут же вспыхнул с новой силой, и пошел, и поплыл, растекаясь все шире и дальше. И чем шире расходился он, тем выше взвивались его огненные завитки. Стало горячо, нестерпимо горячо.

Закрыв лицо руками, Соня медленно отступала к стене. Ее тень становилась все меньше и меньше. Дальше некуда было отступать. Чувствовала за собой холодок стены, которую снаружи, во дворе, злобно осыпал ветер снежной крупой. Там холод, стужа, шальной ветер грохочет железными листами крыши. Но уже не слышно его завывания, не слышно его голосов. Будто всю свою силу передал он этому огненному вихрю, который кружил, прыгал на стены, на потолок и жадно бросался во все стороны, ища выхода.

— Это расплата вам, проклятые… за все… за все… за вашу кровавую ласку…— еще шептали ее запекшиеся губы. И когда яркое пламя охватило ее со всех сторон, детский пронзительный крик вырвался через железные решетки окна. Вырвался и затих.

Золотые ленты огня стремительно взметнулись над домом.

Это был тот пожар, о котором узнала Нина Васильевна от соседок утром. Его зловещие отблески пробуждали в сердцах людей и тревогу, и надежду на лучшее: живут еще рядом смелые люди, живут, борются, бесстрашно идут на подвиги за свою и твою человеческую долю.

17

Их расстреляли поздно вечером…

Некоторые события ускорили расправу. Немецкая газета расписала на все лады выступление незадачливого оратора. Конечно, изобразила дело так, будто выступал сам Слышеня и слушатели были так растроганы его покаянием, что чуть ли не после каждого слова кричали «хайль Гитлер», а после окончания речи подхватили оратора на руки и на руках несли через весь город. Куда они занесли его, об этом газета не написала. Здесь же был помещен портрет Слышени и вся речь, будто бы произнесенная им…

Правда, газетка не сообщила о трех пожарах, вспыхнувших в ту ночь. Не сообщила она и о том, что незадачливый оратор и два его дружка — один из них тюремный парикмахер — были в ту ночь беспощадно избиты неизвестными лицами. Их, избитых до бесчувствия, подобрал немецкий патруль на глухой улице возле руин. Пока солдаты искали способ доставить их домой, два приятеля сочли, видимо, за лучшее покинуть навсегда этот бренный мир, чтоб не беспокоить больше добрых людей, и тут же скончались.

Дня через четыре немецкая газетка поместила еще одну небольшую заметку об исключительном по своей «дерзости нападении на тюрьму трех фанатиков-коммунистов с целью освобождения одного заключенного», имя которого не называлось. По словам газеты, «доблестная охрана тюрьмы мужественно отбила нападение, и фанатики погибли». Эта заметка, не в пример остальной газетной писанине, соответствовала до некоторой степени действительности.

Вскоре Слышеню и большую часть узников барака вывезли на нескольких грузовиках километров за двенадцать к востоку от города. Везли сначала по шоссе, потом повернули налево, где неподалеку от дороги начинался молодой хвойный лесок. Днем была оттепель, под вечер подморозило. Обмотанные цепями колеса грузовика с лязгом катились по обледеневшей дороге! Кусочки льда громко стучали по дну кузова, в кото* ром вместе с другими, такими же измученными и обессиленными людьми, лежал Слышеня. Грузовик гремел, подскакивал на выбоинах.

Машины по очереди подъезжали к огромному рву, выкопанному на опушке леса. На оголенной от снега земле желтел свежий песок,— он почему-то казался теплым и уютным. Несколько человек сразу повалились на него, как только их выгрузили и поставили на край рва. Торопясь, эсэсовцы сдирали с некоторых лучшую одежду, обувь. Слышеня напрягал последние силы, чтобы не упасть и устоять на ногах. Он собирался что-то сказать, даже повернулся лицом к солдатам, но неодолимая слабость охватила его, и он не мог уже вспомнить, от автоматной ли очереди или после рухнул на песок и скатился в ров.

18

Казалось, где-то тихо-тихо звенят серебряные колокольчики. Нанизали их, как горошинки, на тугую шелковую нитку и повесили на прошлогодние былинки. Солнечный луч прикоснулся к колокольчикам — и они звенят и звенят. Закачает их ветер весенний или тронет мягким крылом полевая птица — они звенят, звенят и звенят.