Незабываемые дни

Приближалась полночь, когда подполз он к глухой лесной дороге, по которой давно никто уже не ездил, особенно с тех пор, как провели шоссе. Ползти дальше не было сил, давал знать себя голод: уже второй день он не видел в глаза корки хлеба. Донимал и холод, от которого не спасали старые лохмотья, полученные в тюрьме. Хотя морозов уже не было, но от сырой земли тянуло пронизывающей стынью. В лесу еще не везде сошел снег, и кое-где держалась на низких местах зимняя наледь. Забравшись в колючие заросли молодого ельника возле самой дороги, Слышеня кое-как примостился на еловых ветках, отдыхал, отдаваясь тяжелой дреме.

В лесу царила тишина. Ничего не слышно было со стороны шоссе, на котором прекратилось всякое движение, как только настала ночь. В темном небе ярко горели звезды, предвещая хорошую солнечную погоду. Слышеня смотрел на звезды и думал, о том, что вот отдохнет он еще часик и, собравшись с силами, двинется дальше. Куда? Конечно, дальше от города. Нужно пробираться лесами. Теперь, пока еще ночь и не распустило дороги, можно идти любым путем, нигде не увязнешь. И здесь же одолевали сомнения: как же он пойдет, если столько времени потребовалось ему, чтобы одолеть несколько километров? Было ясно: где-то придется искать ему временного приюта, отдохнуть, осмотреть рану и набраться хоть немножечко сил.

Он уже стал засыпать, когда настороженное ухо уловило какие-то звуки на лесной дороге. Казалось, стукнуло железо о камень. Звуки изменились, будто что-то шуршало по мокрому песку, и уже совсем отчетливо послышалось, как затарахтели колеса по твердой земле, как захрустел ледок в вымороженной луже.

Слышеня уже приметил из своего убежища две подводы. Он глубже забился в колючие лапки ельника, чтоб никто не заметил его. Но не успел еще передний воз проехать шагов десять по направлению к укрытию Слышени, как вдруг конь захрапел, навострив уши, и начал пятиться.

– Что там такое, — может, волк пробежал? — послышались голоса. Начали погонять коня, но он не трогался с места и, перебирая передними ногами, старался свернуть в сторону, бросался назад, чуть не вылезая из хомута.

— Возьми за оброть да проведи! — послышалась команда.

Схватив за оброть, коня тянули, понукали,

— Давай, давай, не упирайся!

Конь стриг ушами, несмело ступил шаг, другой и, поравнявшись с местом, где лежал Слышеня, рванулся так, что чуть не сбил человека, который вел его.

— Да тихо ты, волчье мясо! — выругался он, не выпуская оброть из рук.

Та же история повторилась и с другим конем. Люди, а их было человек десять, насторожились. Вошли в ельник, внимательно осмотрели каждый кустик, деревце. И здесь один из них заметил торчащие из-под кудрявой ели мужские ноги. Железный лязг затвора —. и люди, казалось, сразу исчезли. Или разбежались и попрятались среди деревьев, или приняли какие-нибудь другие меры предосторожности — Слышеня не заметил. Двое остались возле него, и один, держа автомат наготове, коротко приказал!

— Не шевелиться, иначе пристрелю! Второй торопливо обыскивал.

— Ничего нет! — сказал он.

— Куда оружие забросил? — грозно спросил первый.

– Нет у меня никакого оружия…

— Кто же ты?

— Как видите, человек…

— Этого мы не видим, однако. А ну, вставай!

— Помогите подняться, окоченел я совсем, на земле лежа.

Его подняли, поставили на ноги. Подошли другие. Тихо доложили первому, что ничего подозрительного на дороге не слышно и не видно, что можно ехать дальше. Слышеня присматривался к людям, стараясь определить, кто они такие. Одеты в штатское, только на одном — полицейский мундир.

— Откуда же ты идешь? — снова спросил первый, —. Из города… Из больницы,— будто спохватившись, добавил Слышеня.— Вот пролежал там три месяца, а теперь иду…

— Однако прошел ты не больно много. И почему тебе обязательно идти этой дорогой, если по шоссе куда удобней, да и подвезти могут.

— Это вы правильно говорите, но, как вижу я, вы сами тоже почему-то ездите этой неудобной дорогой…

— О нас нечего говорить, у нас свое дело… Захотим, поедем и по шоссе…

Кто-то чиркнул спичкой. Колеблющийся свет осветил на секунду изможденное лицо Слышени, его легкую, подбитую ветром одежду.

— Да у тебя все плечо в крови, где это так угораздило?

— Старая рана… Разбередил вот — она и открылась…

—. Та-а-ак… Однако что же мы с тобой делать будем! Брать нам тебя не совсем сподручно, — может, ты еще партизан какой, бандит?

– Разве не видите, какой из меня партизан?

— Да это видим. А может, ты недобитый полицай или шпион, может, притаился здесь под елкой, чтобы добрых людей выследить? Вот возьмем и пристрелим тебя, чтобы долго не возжаться с такими подозрительными типами! Документы есть?

— Нету.

— Ну вот! Приятное, можно сказать, знакомство!

— Вот что, люди, кто бы вы ни были, а сдается мне, что вы действительно люди… Возьмите меня с собой, я же околею здесь к утру, да и сил нет идти. А еще попрошу: дайте кусочек хлеба.

Его на минуту оставили. Совещались: брать или не брать. Все же решили взять: не видно по человеку, чтобы он дышал плохим воздухом. Конечно, не скажет он сразу, кто и откуда, да ведь и ты ему не открываешься…,