Читаем Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) полностью

Я полюбил свет — который открылся мне, и возненавидел борющийся с ним, желающий поглотить его — мрак. Это не значит, что я ненавижу или презираю людей — которые охвачены мраком или поддавались его силам. Ты спросишь — как же отделить зло от носителя. Но ведь человек — не ложноклассический герой, у которого одна черта определяет все содержание и судьбу. Вспомни мою любовь к трем Александрам: Пушкину, Герцену и Блоку. Они ли не падали, они ль не знали власти тьмы. «Я с отвращением читаю жизнь свою»[520]. (Достоевского не называю, с ним сложнее.) Неужели же тебе не ясно, что я способен к пониманию, к широте взгляда. Но когда любишь, то относишься к тому, что любишь, с ревностью. Я узнал свет любви и полюбил его, и мне больно, когда мрак побеждает его. А свет-то так и колышет, и трепещет — как тот огонек на восковой свече, который когда-то я прикрывал своей детской рукой, возвращаясь с заутрени, чтобы оградить его от дуновения ветра.

Хорошее — хрупко. Вот итог. Хочется оградить, спасти его — вот задача. Но хорошее бывает не только стекло, которое дробит «тяжкий млат»[521]. Но оно бывает и булат, который под ударами не дробится, а получает четкую форму — согласно своему назначению. Вот на этом булате еще и держится жизнь, и верю — будет держаться. Не все же хорошее хрупко. Сонюшка, и наша любовь не хрупка.

Я отвык говорить и боюсь, что непонятно написал обо всем этом. Дни по-прежнему ясные. Помнишь, у Тютчева — «Есть в осени первоначальной… хрустальная пора»[522]. Вот эта хрустальная пора, но осени поздней — наступила у нас. А писем от тебя нет. «Эй, дед — принимай». Перерыв кончен. Кончено и письмо — иду замерять доски.

4-ое. Снова метель. В бараке все выдуло. Было холодно. А писем все нет.

9 ноября 1938 г. Лесозаводск. Уссури

Дорогая моя Сонюшка, мне сейчас так грустно, грустно. Ни разу еще не было такого долгого перерыва в получении от тебя писем — 19 дней! Надо привыкать к этим перерывам — но ведь твои письма — самая крепкая связь с жизнью, которую дают новые дни. Все остальное — воспоминания. Они как небо с солнцем, как ночное небо со звездами — всегда и всюду со мной. Праздник прошел очень грустно. В этот день я писал детям (прямо в Детское Село — поздравление бабушке Катюше). Читал Пушкина, но в основном — одиночество и оторванность от всего милого.

Жизнь моя и в бытовом, и служебном отношении ухудшилась. Я все еще не имею постоянного (насколько это возможно в наших условиях) — места. В лагере остается все меньше и меньше знакомых по колонне. Горбун был последний, с кем можно было поговорить о Пушкине (осталась только санитарка). В день праздника я читал ей мои любимые стихи Пушкина.

На службе стало много труднее, т. к. мне передают инструменталку — а с ней связана ответственность за цельность инструмента и разных стройматериалов (краски, железо и т. д.) Будет очень беспокойно.

В колонну вернулась часть женской бригады. Они сейчас работают у нас. Часто толкутся в конторе, и вокруг них создается атмосфера невыносимая.

Впрочем, позавчера я испытал к ним и другое чувство. Слушая их бесстыдную бессмысленную брань, я как-то ясно ощутил, что это все лишь пассивное эхо мужской брани. Что они действительно жертвы — мужской хищности и дикости, их презирающей, пользующейся ими и их морально разрушающей. И мной овладела горячая жалость к ним, которая, конечно, не могла найти выражения и осталась при мне.

Прости меня за печальное письмо. Но ведь мне же в минуты (часы) слабости некому печалиться. А вот я написал тебе и словно склонил свою голову на твое плечо, моя утешительница. Так ведь и тебе лучше. Правда?

Скоро месяц, как нет и посылки. Но я получил перед праздником 20 рубл. Неужели ты послала мне их. Лучше клади в посылки — 5 или 8 рублей (не больше 10-ти). Это самый верный и вполне здесь принятый способ. Администрация небольшие суммы выдает свободно. Кроме того, мой заработок в месяц — приближается уже к 10 рублям.

Сейчас, после метели — солнце. Свежий снег радует. В шубе не холодно. Получила ли ты мое письмо о любви. Прости, я его не кончил и не послал тебе перед подписью прощального поцелуя.

10-го. А писем все нет. И на душе холодно и темно. А все же кончать этим письмо нехорошо. В утешение тебе сообщу, что все находят, что я после лета очень поправился. Что летом у меня был такой вид, что не думали, что я долго протяну. А теперь все в один голос находят, что я хорошо выгляжу.

Под ногами скрипит снег. Этот звук напоминает о чем-то светлом, бодром, крепком из моего прошлого — эту радость первого снега. Живу опять в бане. Быть может, надолго. Это неплохо.

Была ли ты на выставке МХАТ во Всероссийском Театральном Об-ве?

Целую тебя

твой Коля.

Пришли яблочки. Больше года не ел.

11ое. Писем все нет. Начался новый день. Зачем?

15 ноября 1938 г. Лесозаводск. Уссури

Перейти на страницу:

Все книги серии Переписка

Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

Алексей Пантелеев , Леонид Пантелеев , Лидия Корнеевна Чуковская

Биографии и Мемуары / Эпистолярная проза / Документальное
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества. Собранные по адресатам эпистолярные комплексы превращаются в особые стилевые и образно-сюжетные единства, а вместе они — литературный памятник, отражающий реалии времени, историю судьбы свидетеля трагических событий ХХ века.

Дарья Сергеевна Московская , Николай Павлович Анциферов

Эпистолярная проза

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза