Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Я получил посланные тобой валенки — которые оказались вполне впору. Все меня поздравляли. У нас как раз — навернули холода. Посылкой я очень доволен и не понимаю, почему ты ее назвала неполноценной. Неужели ты действительно послала вслед другую. Сегодня я получил уведомление. Но это, может, из Пушкина. Ужасно обрадовался галетам. Сегодня отметил вечер — какао и апельсиновым вареньем, которое напомнило мне и Норвегию, и Швейцарию; там без него не подавали чай. Мне занятно, что к твоим посылкам, когда их проверяют и выдают, все относятся с каким-то уважением. Дежурный по охране, приступая к осмотру последний раз, заметил, что любит выдавать мне посылку, с таким вкусом она всегда составлена.

Вчера с твоими письмами пришло письмо от Танюши. Читая его, я так ясно слышал интонации ее голоса, оживленного и радостного. Но все же какая она в 15 лет еще девочка! Письмо очень милое. Сегодня ей пишу ответ в Пушкин.

Знаешь, что вспомнилось мне. В конце декабря истекло 25 лет моей экскурсионной работы. 25 лет тому назад наш Эрмитажный кружок с огромным энтузиазмом провел первые экскурсии с учителями, приехавшими на Всероссийский съезд. Я думал об этих истекших 25 годах. Как многого я мог бы достигнуть, как много сделать, если бы жизнь не ломала меня. Думал я и о том, что мои товарищи отметили бы эту дату и смогли бы тогда подвести итоги моим трудам. Ну что ж, не судьба. «Сбудется то, что суждено».

Крепко целую, крепко, ну дай же…[572].

Спасибо за З. Н. Больше мне не надо.

Письма пересилила усталость: хотел почитать Пушкина. Открылись слова: «скажи, есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я»[573].

17 января 1939 г. Ст. Уссури

Дорогая, милая Сонюшка, пишу наспех. Я вызван на этап. Адрес прежний, только колонна новая — 16-ая. У самого Уссури. Мне говорят, что перевод вызван желанием меня лучше устроить (не на общих работах). Колонну хвалят. Я взволнован. Все же привык. Да и отношение ко мне было хорошее. Боюсь и долгого перерыва в переписке. Получил извещение на посылку, но посылки нет. Это хорошо. Трудно было бы идти с ней этап. Вещей и так очень много. Вчера пришло твое письмо от 22/XII. Рад твоим успехам во Дворце пионеров. Посылки все получил. Письма как будто тоже все.

У нас сейчас на самых работах получают письма с извещением, что все взятые по изоляции[574] (из 58-ой) вернулись. Называют фамилии. Здесь у нас, из нашего числа о таких освобождениях не слышно. Но здесь постоянно из прежде сидевших по бытовым статьям вызывают на пересуд и большей частью освобождают. Кроме того, идет вербовка (добровольная) бытовиков на колонизацию с вызовом за счет государства семей. Вот тебе наши новости. Сейчас иду в баню. Ну, Сонюшка, что-то меня ждет впереди. Все последнее время сильная тоска о доме, а сейчас неизбежный перерыв в переписке! А доверенность ты так и не получила! Целую тебя много, много раз. Такое ощущение, что расстаюсь и с тобой.

Ну, милая, дорогая, любимая, всего тебе светлого.

Твой Коля.

18 января 1939 г. Ст. Уссури

Дорогая моя Сонюшка,

Ты вполне успокойся за письма и посылки. Вчера расписался в получении одной, а сегодня мне сообщают, что пришла еще. Надеюсь, что это прилетела маленькая колибри, о которой ты давно писала. Первую посылку, вероятно, получу завтра. Письма дошли, видимо, все. Последние без даты и № 5а, видимо, от 25-го/XII (сужу по штемпелю). В последнем письме опять бодрые нотки. Приветствую и концерт «Вертер», и план поездки погостить к И. В.[575]

Мать его помню смутно. Помнишь, мы были у них на даче. Супругов не застали, а мать угощала яблоками. Пиши о судьбе болдинского зала Пушкинского музея.

Меня вызвали на этап в колонну № 16, говорят, будто на конторскую работу. Колонну хвалят. Она находится в центре отделения. Но пока этап отложен. Мне, конечно, трудно в особенности в зимнюю стужу, на физической работе. Сегодня грел смолу и потом перетаскивал котел на место работы и мазал шпалы.

Как только окончательно решится вопрос о переводе в новую колонну, сейчас извещу.

Сейчас опять трудно стало писать. Хочется лежать неподвижно с закрытыми глазами. Вот моя скромная радость.