Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

А весеннее солнце так ясно, так нежно льет свой свет на клейкие весенние листочки и на стол с этим письмом тебе. Еще лежат длинные, синеватые тени. Раннее утро. А у Вас час ночи. Ты еще, может, не спишь. Ну, спокойной ночи, моя Ярославна. Пусть тебя посетят светлые сны. Целую тебя и покрываю одеялом. Принимаюсь за работу. Твой Коля.

Если сможешь без особого труда достать Фадеева «Последний из Удэге»[633] — в дешевом издании (там описан наш край), вышли. Денег больше не высылай. Посылки посылай реже. Спасибо за все.

От тети Тани еще письмо, и от Танюши, а также посылка твоя вторая после затишья еще не пришла. Получил со сгущенным молоком, халвой и другими хорошими вещами.

М. б. известье об отказе прокурора было в письме от № 27, которое я еще не получил?

Дорогой муж Гриша. ету записку передай дедушку.

Здравствуй многоуважаемый дедушка Николай Павлович. Я Вашу записку получила закоторую сердечно благадару назнаю ек и больше благодарийт. первым долгом передаю я вам дедушка привета и так жа моя мама и папа передают тебе дедушка привет.

Дедушка Н. П. с вашим письмом многа заинтересов.

Дедушка вы мне пишитье нащот маего Гриши то заета я вам ещо раз благадару и желаю вам вернуця домой вскорим времени.

Дедушка я вам хочу кое что написать нашчет сваего мужа. Он на мина обидився что я ему так написала то пуст он намена неабижайтся я зним мала нажила всего 2 месяца.

характеру яго незнаю и также он моего но мнеже жалка и обидна что пачему я такая нечисливая нарадиласа насвет.

дедушка вот я ему пишу что внас такие паприходили и <нрзб> приехила вслед жонка зрябонком вот я ему и писала.

Вед я ему неписала что я ждат небуду а я посала что хотя пробудит 8 л. но я ждать тебя буду вот что хотила написать досвидания

Дедушка передай своей жене привет.

Дедушка спасибо за твое письмо.

18 мая 1939 г. Ст. Уссури

Дорогая моя Сонюшка, опять досадный перерыв в доставке твоих писем. И скучно, и грустно. Идет теплый весенний дождь. Чудесный запах от молодой редкой листвы. Хожу я теперь по утрам мыться к речке. Это очень приятно. Вспоминаю всякий раз Переделкино. Сонюшка, мне почему-то кажется, что для тебя август 1939 г. перестал быть тем, чем он был, когда мы его переживали вместе. Мои волнения из‐за ожидания письма из Детского Села о детях — оставили тяжелый отпечаток. А мне так дороги эти августовские дни. Я так помню именно твое счастье. Эти слезы на глазах от счастья. Я их видел два раза, и оба раза на опушке леса. Неужели же у тебя изгладилось, что ты испытала тогда. Вот я и вспоминаю Сетунь. Спуск к ней. Криницу — обложенную камнем, где бил ключ такой чистой воды. Вспоминаю такое незначительное происшествие — как потеря и нахождение тобой в песке у берега даже не помню чего — ложки, ножниц, и как ты, веселая — бежала наверх с поднятой рукой, в которой была находка. Вот этот маленький эпизод — я помню так живо, потому что тогда казалось, что внутри и кругом такой лад. Мне в такие минуты в жизни звучала музыка.

Здесь река большая. Моюсь я в ее рукаве, конечно, внутри зоны[634]. Видно, как поверхность ее местами серебрится от играющей рыбы. Из кустов отмелей вылетают разные птицы и на лету ловят рыбу. Среди этих птиц-рыболовов я раз видел зимородка. Эта птица небольшая — меньше галки, с длинным клювом и с таким голубым опереньем спинки, крыльев и хвоста, что кажется охваченной голубым пламенем. Когда я ее увидел, я взволновался, как когда-то в детстве, когда видел редкую птицу или бабочку. Сердце замирало. Находка казалась видением мгновенным. Перехватывало дыхание. Вот от лишнего вздоха оно исчезнет, рассеется. Это были очень волнующие чувства, потом полузабытые. Они, вероятно, сродни охотническому инстинкту, но у меня к ним не примешивалось желание убить, чтоб получить. А было удивление перед миром, таящим в себе красоту, являющееся мгновенно и исчезающее, быть может, навсегда.