Читаем Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) полностью

Итак, ты узнала, что и отсюда отправляют на бухту Нагаева. Т. к. мне непосредственно эта опасность не грозит, я тебе не писал об этом, чтобы не создавать лишних волнений. Да, эта перспектива ужасна во всех отношениях — главное, отрыв от дома почти полный. О быте говорят разное. Но там больше интеллигентных людей. Я, в общем, не ставлю их морально выше тех, с кем живу здесь, но все же в быту с ними легче, меньше грубости и больше общих интересов. Во всяком случае, о такой возможности я думаю с ужасом и, конечно, отлично понимаю, что моя колонна не худшее зло. Ухудшать мою жизнь есть еще полная возможность. Написал я и тете Тане, т. к. ты писала, что она ждет от меня писем. Но с тех пор как она покинула город Пушкин, от нее ни звука, — где она, не случилось с ней чего худого. Мне вспоминается, как она, всегда здоровая, вдруг заболела тифом и чуть не умерла, и от этих мыслей невольно сжимается сердце и о тебе. Как хорошо, что ты так за лето поправилась! Только боюсь, что хождение по канцеляриям тебя опять совершенно расшатает.

Сейчас мне сказали, что пришло извещение на посылку, очень обрадовался. Спасибо. Сахар и сладкое у нас совершенно исчезли даже в вольных магазинах. Не вздумай только высылать мой синий пиджак — его или украдут, или приставаниям не будет конца. Очень боюсь этого. Как жаль, что я серый оставил в Пушкине, но мне помнится, что серый от пары, а не тот, что съеден молью. Того я в Детское не возил. В твоем письме от 6/VIII конверта не оказалось. Еще раз прошу бумагу в посылке как-нибудь изолировать от пачкающихся вещей. Последнее время она уже несколько раз доходит в испорченном виде. Ты, быть может, заметила, что я писал на другой.

Очень мне интересно, что тебе рассказала жена нашего повара? Это очень любознательный парень, очень пылкий, довольно начитанный, атлетического сложения, отличный рассказчик. Очень любит свою жену. С их свиданием было связано много неприятностей, и я боялся, что она скорее расстроит тебя, и колебался просить ее зайти к тебе. Имел же я главным образом в виду, чтобы она отбила у тебя всякое желание ехать на свидание. Видом мужа она осталась крайне недовольна.

Я тебе, вероятно, сейчас — выбритый после лазарета — тоже очень не понравился <бы>. Даже это не помогло мне — все зовут: старина, дед и т. д. Думал я о молодости. Было ли у тебя это чувство, — позади поколения человечества, как волны, — устремленные в будущее. И ты передовая волна. Какое это было чудесное чувство! Впереди — никого. И ты несешь за собою в жизнь новое — новые мысли, новые чувства, — неведомые еще миру дела. Твоя жизнь будет новым словом жизни человечества. И ведь до какой-то степени все же это так и есть. Как я живо помню беседу об этом с Татьяной Николаевной на могиле Комиссаржевской[681] в 1910 г. на Пасхе у берез с набухшими почками! Как мы верили, что нами начинается новая жизнь. И Герцен, и его Наташа верили в то же самое — это и была вера в исключительность своей судьбы. Теперь — я слышу не только за собою шум набегающих волн, — но вижу их и перед собою, и я уже отставшая волна с седым гребешком. Что ты думаешь об этом, Сонюшка? Ну, на сегодня будет.

Целую, целую, и еще раз крепко-прекрепко.

Твой Коля.

1 сентября 1939 г. Лесозаводск

Дорогая моя Сонюшка, а я снова сажусь побеседовать с тобою. Сначала о делах. По почте пересланные 25 рублей я получил. Что они обозначают? Я ведь просил рублей 5–8 и в посылке. Имей в виду, что очень редко бывает посылка кому-либо без денег, и в нашем отделении их никогда не отбирают. Этот способ более 1) надежный, 2) быстрый, 3) для тебя легкий и 4) дешевый. Только из‐за любезности экспедитора, взявшего аванс, я получил эти деньги быстро. Больше не высылай, пока не попрошу. Надеюсь, очень нескоро. Мой оклад теперь 3 р. 80 к. Мне ведь нужно — на мыло, зубн. порошок и изредка булочка или селедка или мятный пряник. Вот и все. Надеюсь, что у тебя нет мысли, что я начал курить.

Зачем прислала так много? О получке денег всем здесь известно. Могут и украсть, будет много и просителей (обычно не из тех, кто действительно нуждается). Итак, до моей просьбы денег ты мне больше не шлешь, а когда пришлешь — то в посылке. Хорошо? Еще просьба: давай опять нумеровать свои письма. Хочется иметь более точное представление о переписке. Я заведу себе листик, на котором буду отмечать опять числа, № и основные темы письма. Тогда не будет ошибок в нумерации. Синий пиджак не присылай. За твоей посылкой сегодня поехали, завтра привезут. Быть может, будет и письмо. Вот-то хорошо!

Перейти на страницу:

Все книги серии Переписка

Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

Алексей Пантелеев , Леонид Пантелеев , Лидия Корнеевна Чуковская

Биографии и Мемуары / Эпистолярная проза / Документальное
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества. Собранные по адресатам эпистолярные комплексы превращаются в особые стилевые и образно-сюжетные единства, а вместе они — литературный памятник, отражающий реалии времени, историю судьбы свидетеля трагических событий ХХ века.

Дарья Сергеевна Московская , Николай Павлович Анциферов

Эпистолярная проза

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза