Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Сентябрь. Когда-то я очень любил этот месяц. В особенности в студенческие годы. После лета, всегда такого содержательного, — так тянуло домой и в университет. Я помню наш длинный коридор — центр всех начинающихся сходок и политических событий ун-та. Длинный коридор, где висели витрины землячеств и где теперь висят портреты профессоров. Здесь я встречался с товарищами. Как радостны бывали эти встречи. Многие из нас горячо целовались! Даже не верится, когда вспоминаешь эти моменты. Всматриваешься в лица — лица юношей меняются быстро. Черты становятся определеннее, на лицах резче отражаются крепнущие мысль и воля. Сколько рассказов! Сколько планов!

А потом — расписание лекций и занятий; с каким волнением я покупал эту маленькую брошюру и смотрел, что будут читать мои любимые профессора, какие будут вести семинарии. Составление плана занятий было очень увлекательно. И, наконец, вступительные лекции профессоров — И. М. Гревса, Ф. Ф. Зелинского, М. И. Ростовцева и других[682]. Какой бывал на них подъем! А раздача тем в семинариях! Закупка книг. Подготовка докладов. Экзамены я любил меньше. Всегда волновался. Бывали они и осенью. Приезжал я в Петербург обычно из Барановки или Алферова. Как много тогда было веры в жизнь, в науку, в людей, в себя! Разочарован ли я? О, конечно нет. Я нашел в жизни все, что искал. Все это в жизни есть. Но это только струйки жизни, а ее потоки другие.

С сентября начинаются, Сонюшка, для меня тяжелые воспоминания: это десятилетие кончины Татьяны Николаевны, это конец и нашей жизни с тобой. Подумай, уже 2 года, как мы не виделись. И мне страшно при мысли — чем больше пройдет времени, тем менее будет радостна встреча, если она и суждена нам. Неужели это так?

1^го/IX. Всё под впечатлением сна этой ночи. Мы в Москве. Приехала Таня. Веду ее в метро на Арбате и думаю, на каком эскалаторе поднять — на Лубянке или у Красных ворот. Сны! Сны! Ночью луна была в облаках — а в них сиял большой светящийся круг. Над луной поднимался столб лучей, а над охватывающим ее кругом — венчик. Письмо не пойдет до посылки: жду конвертов.

2^го

. Еще о сентябре. А ведь этот месяц кончался для меня семейным праздником. 29^го день рождения Татьяны Николаевны (на этот раз было бы ее пятидесятилетие!) и последний день — твой день, Сонюшка. На всякий случай заранее шлю тебе к этому дню, Сонюшка, — пожелание вкуса к жизни и забвения страданий. Но не только забвения прошлого — пусть в светлые минуты оно тебя пригреет и приласкает. <далее нрзб>

3/IV. Почта. Письмо от тебя и Танечки. Неужели мне еще суждено увидеть свет! Коля.

7 сентября 1939 г. Лесозаводск

Дорогая моя Сонюшка, я так до сих пор и не получил твоей посылки. Хотя вчера пришла повестка еще на одну. Что так скоро? Я ведь прошу в месяц раз. Это, верно, с пиджаком. И нет у меня ни конвертов, ни марок, а тут и достать нельзя. Из посланных тобой в письмах дошел только один. Надо было на конверте писать твой адрес, тогда бы ими не соблазнились, да еще чернилами.

Пишу лежа. Листик опирается о Пушкина. Малярия, которую я забыл, напомнила о себе и несколько дней жестоко трясла. Главное, я не мог от тошноты и головной боли ничего есть (все шло назад). А помнишь, в Крыму, при самой высокой температуре я не терял аппетита, а ты приносила мне, милая, такие вкусные вещи, как кефаль! Сейчас дело пошло на поправку. Я поел сегодня. Удалось в этом году впервые достать ½ огурца. Съел и суп. Он был тоже впервые с картошкой. И поспал днем. А то и дни, и ночи — все какое-то мятущееся состояние, и все мерещились бесконечные приемки стройматериалов. А днем сейчас снилось мне, будто я сижу у какого-то обрыва в старом парке усадьбы, превращенной в музей. Выходной день и мелькают гуляющие. Вдруг Лёля с белым ручным зонтиком, такая приветливая, подходит ко мне и садится рядом, а я так полон нахлынувших чувств, что и рта не могу открыть. Она говорит, что спешит и уходит (она всегда спешила). Вдруг я вижу, она внизу. Я вернул себе дар слова, хочу спросить ее о тебе и бросаюсь в обрыв. Но чем ниже, тем он круче и спуска нет, я хочу вверх и совсем ослаб, скольжу. Лёля заметила мое положение, поднялась в усадьбу и помогла мне выбраться.

Когда я проснулся, осталось ощущение встречи с ней. После нескольких дней это первый сон. Устал. После передышки продолжу.