Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Там же в газете читал, что мой знакомый Б. Асафьев — написал на сюжет Лермонтова — балет, что мои знакомые артисты МХАТа Раевский и Карев — организовали новый филиал МХАТа, где ставят чеховскую «Чайку»[696], что мой знакомый Ю. В. Готье[697] — читает лекции об Украине и Белоруссии. Да, жизнь идет. А я… Случай, судьба? До 1919 г. я не чувствовал ни рока, ни случая в моей жизни. Мой брак был для нас — по платоновской идее — сочетанием двух единых, восполнением друг друга и незаменимых. Жизнь текла дальше, и я все больше стал бояться случая ли, рока ли. «Нас всех подстерегает случай. Над нами призрак неминучий»[698]… Так и это. Когда я думаю о нашем браке с тобой, у меня уже нет уверенности, что иначе не могло быть. Ведь кто знает, если бы Тат. Бор. была свободна[699]

, не пережил ли бы я большего искушения, и, м. б., только вся обстановка Ленинграда помогла бы мне: «Дома и стены помогают». И все же я не хочу и не должен считать нашу встречу и соединение случайностью. В особенности когда теперь — издалека оглядываешься на весь путь, пройденный нами — начиная от северной поездки. Как ты чувствуешь, воспринимаешь его. Может быть, это слово нехорошее, но я не могу заменить его — что-то закономерное было в нашем сближении. Правда? Если это так, то не может быть, чтобы все так кончилось для нас. Я еще верю в свою звезду.

Сейчас стали появляться книги, прочел учебник истории. Я понимаю, что он не получил 1^ой премии. Где же диалектический материализм? Разве есть там выдержанная, а не случайно прорывающаяся оценка событий в условиях своего времени? Разве есть картина развития государственности? У Нестора уже была правильно поставлена задача — «Как есть стала русская земля»[700]. Вот это нужно понимать. Прочел и роман Фадеева — «Последний из Удэге», где описаны не под своим именем Владивосток и наши места Уссури. Кое-что в положении героини, но не в ней самой — общее с тобой. Будет охота — прочти. Сильное влияние Льва Толстого.

У меня сегодня на душе тихо и ласково. Хочется так быть рядом с тобой, голову положить к тебе на колени, ощутить руку твою на своих волосах, увидеть склоненную твою голову над собою. Сонюшка, неужели же никогда? А помнишь стишок, что говорил мальчик, живший в квартире с сестрами, про белочку. «Хвостик — одеяло, укроется и спит — пускай себе метелица бушует и шумит». Метелица очень разбушевалась. А укрыться нечем. Так беспокойно о детях. Последнее письмо было в начале августа. Летом писали хорошо. До сих пор никаких вестей о Сереже.

Ну вот, Сонюшка, сразу два письма, одно об Отелло (спасибо Валентине Михайловне), другое о посылке. Как мне стало хорошо. Ты, конечно, не можешь и представить себе моей радости от твоих писем. Как жаль, что тебе не дадут справки о результатах пересмотра. Тут одному заключенному отменили приговор в январе, а он выехал лишь в августе. «А годы проходят, все лучшие годы!»

Очень обрадовался вестью о посылке. И деньги в посылке, и диуретин получил и принимаю. Деньги целы. Трачу на себя.

Аппетит сейчас хороший. Ремонт у нас кончился.

Разве можно сострадать «бранным подвигам». Что-то Радлова не поняла у Шекспира[701]. А помнишь, как мы мечтали пойти вместе?

Но ты ведь вспомнишь меня. Правда?

19 октября 1939 г. Лесозаводск

Дорогая моя, милая моя, повисли низкие, свинцовые тучи и застыли. Выпал первый снег, и от него такой свежий, чистый запах. На душе покойнее и покорнее (своей участи). Пришли извещения — сразу на две посылки, и от этого стало так ласково. И огонь в печи — шумит, трещит — тоже ласково.

А дни последние трудные были дни.

22^го

/X–39

Вчера была почта — но без вестей от тебя. Я пока не волнуюсь. Но очень, очень беспокоит бесконечное молчание г. Пушкина. Последнее письмо получил в первых числах августа. Такого перерыва не было еще ни разу. Нет письма и от Ив. Мих. Вероятно, семья против, чтоб он был написал мне. За эти дни пробушевала метель, но снега мало. Я мерзну от непривычки. К счастью, можно забежать в отстроенный нами дом, еще не занятый, и погреться. Вчера привезли пачку ответов на жалобы — все «оставить без последствий». Отказов несравненно больше, чем освобождений.

Мне все вспоминается отрывок, услышанный давно, давно — в ранней юности: «Догорели огни, облетели цветы, непроглядная ночь, как могила темна». Что это за отрывок, какого поэта слова, может быть, отрывок из песни. Не помню.

Стараюсь представить твою жизнь как можно ближе, ощутимее. Я понимаю и твою тоску об утрате. Но знаешь, Сонюшка, не было ни одной секунды, чтобы у меня была мысль о том, чтобы ты была здесь, а я дома. Это просто чудовищно. А ты неоднократно уже писала об этом. Да, конечно, тебе было бы несравненно тяжелее.

Пишу плохо. Руки замерзают. Вероятно, на днях дадут рукавицы.