Но тогда была война

Иван Павлович делал певческие успехи. Недаром учителя его были — старинные ГАБТовские педагоги, еще дореволюционной школы. Об отце даже написали в газете "Советский артист" как о молодом, подающем надежды хористе. Ивана Павловича эта статья, конечно, взволновала, гордыню зацепила. А он уже фасонился по примеру коллег, и бабочку носил, и ножнички маникюрные в портмоне таскал. Вот он в электричке и стал этими ножничками аккуратно статейку вырезать, чтобы носить в портмоне да при случае, хвастаясь, показывать в компаниях. А на лицевой стороне газеты портрет отца народов был напечатан. Ножнички по портрету аккуратненько и прошлись. Отец не заметил, зато обратил на это внимание ретивый гражданин напротив. Не доехал в этот день до дома артист хора. Сутки продержали в каталажке на Курском вокзале, пока не выяснили, что за личность так вольно обращается с изображением И.В. Сталина. Отпустили, припугнув тюрьмой, если что еще подобное выкинет.

Отец пел во всех спектаклях. За тридцать лет работы в театре — ни одного больничного, ежегодно у него самый высокий показатель по сценовыходам. Очень скоро стал ведущим в группе вторых басов. Нескольких хористов сманили в Ансамбль песни и пляски, к Александрову, отец отказался, остался в театре. Ему предложили учиться дальше, на солиста — тоже нет, из-за той скрытой детали биографии. Для себя придумал успокаивающую отговорку: лучше быть первым в хоре, чем неизвестно кем в солистах. В те годы кадровики принуждали служащих регулярно заполнять анкеты, которые потом сверялись. У отца был черновик, по которому он шпарил, как школьник по шпаргалке, свою автобиографию.

Из черновика автобиографии отца, писанной им собственноручно в 1944 году (пунктуация и стилистика сохраняются): "Я Чичев Иван Павлович родился 5 июля 1906 года в селе Карели Моршанского района Тамбовской области. Сын крестьянина. В 1917 году работал в семье отца сапожником и занимался крестьянством. Пению учился в церковном хоре пел в соборе в городе Моршанске брал частные уроки у преподавателя Леонова. В 1930 году приехал в Москву работал на заводе 45 металлстрой возчиком на постройке О.Г.П.У. N27. В 1931 году 10 сентября был принят по Конкурсу Артистом хора в Большой Театр С.С.С.Р. В 1932 году занимался при театре постановкой голоса у преподавателя Боровкова. В 1933 и 1934 годах занимался постановкой голоса при театре у преподавательнице Гандольери. В 1935 году занимался при театре муз. грамоте у хормейстера Степанова В. П. В 1936 и 1937 году занимался постановкой голоса при театре преподавательнице Капелли…"

В первой анкете Иван скрыл факт служения в церкви дьяконом, написал, что крестьянствовал и сапожничал в семье отца. И все. А дальше уже признаваться было опасно. Почему скрыл?

А что скрыл еще? — начались бы вопросы… Конечно, близкие друзья знали об этом и посмеивались, вон Максим Дормидонтович Михайлов не скрывает, что дьякон, а ты что? Да ты его за пояс заткнешь. Да не заткнул же, а теперь чего говорить…

Да, отец испугался последствий, которых могло бы и не быть. И вся жизнь могла бы пойти по-другому. Анкета давила отца, прижимала. И когда становилось невмоготу, он искал утешение в стакане с вином. Становился весел, раскован, беззаботен, озорничал: носил от колонки три ведра за раз — два в руках и одно в зубах — публику тешил. Он был силен: лошадь за грудки поднимал, бетонное кольцо один накатывал на телегу (кажется, я повторяюсь), не боялся шпаны, мог запросто ввязаться в драку: Коля, подержи калоши, говорил другу, снимал калоши и в три удара рассеивал шпану.