Но тогда была война

Пол-улицы сбежалось — как-никак

не хуже паровоза мог кричать я.

Вот наш пейзаж: забор, откос, кювет,

сады сиренью вспенены махровой…

И места для меня милее нет,

чем улица из старого Перова..

Как улица судьба моя — точь-в-точь,

пути мои дороги с нею схожи…

Вы помните, плыла за ночью ночь

и землю всю охватывало дрожью?

Удар войны жизнь натрое рассек:

на "до войны", саму войну и "после"…

Сырой на щеку сыпался песок

в убежище в далекую ту осень.

Как мало память помнит о "самой",

а "до" — от старших, по кино и книгам.

Но детство — "после" — навсегда со мной,

ни подкупам не поддается, ни интригам…

Прошлась война по нашим светлым дням,

сожгла заборы. И в кустах сирени

зенитки встали, вверх стволы подняв,

и трепетали листья от сирены.

Да что заборы — жизни жгла она,

и землю жгла, и в души била больно.

Будь проклят тот, кому нужна война,

и тот, кто снова затевает войны!

Что было до? Я память тороплю

и обращаюсь к старому альбому.

Подолгу изучать его люблю,

но заглянуть доверю не любому.

Вот у террасы вся семья. Увы,

меня еще пока на свете нету.

Я только слышусь в шорохе травы.

И мама, может, думает об этом.

Щелчок, и у террасного крыльца

миг жизни той отснят, один из тысяч:

вот мама, Лида около отца,

вот Зоя вилкой в сковородку тычет…

Пускай теперь та карточка желта —

фотограф был неопытен в работе —

и, может, кто-то скажет: "Ерунда!",

но мне она ценней иных полотен.

Мне карточка — как в прошлое билет.

В него не грех порою возвращаться,

Чтоб в мирный день далекий постучаться

и в ночь июльскую навек с ним распрощаться,

пройти войну и после повстречаться

вновь с мирным днем, сказав всем войнам:

"НЕТ!"

У каждого есть памяти резерв.

Пусть там пылится мелкое, но надо,

чтоб иногда взрывалась канонадой

та клеточка, той грозной темы нерв.

И высветит сознание твое

далеких дней багровые наброски:

обвалы стен, горелое жнивье

и хат спаленных пепельные горстки.

Нам в прошлое заглядывать не грех

(в нем — многое, и в том числе — святое)

и обрывать на миг беспечный смех,

у вечного огня в молчаньи стоя…

Но о войне…

20 марта 1995 года, 23 часа 55 минут. Вот на этом месте много месяцев назад я бросил свои "мемуары" и не прикасался к ним до сегодняшнего дня. Женя умер 15 ноября 1993 года. А Лида задолго до этого была неизлечимо больна. Мы все, и Женя тоже, знали об этом. Брат за пять лет до смерти перенес тяжелейшую онкологическую операцию, (трижды его резал профессор Цацаниди; он же мне сказал, что хуже и трудней всего оперировать коллегу — всегда что-нибудь да произойдет). Сам сделал главное — наложил анастомоз и поручил ассистентам завершать операцию. И что-то сделали не так, "произошло", пришлось оперировать повторно, а там — перитонит, который не показывал рентген, и т. д. Брат уходил на глазах, и мы дежурили возле него ночами несколько месяцев. Он выдюжил. Все завершилось для него тогда благополучно, он вернулся в Афганистан и доработал свой срок по контракту. И умер внезапно не от той страшной, преследующей всю семью болезни, а от остановки сердца.

А в воспоминаниях я не дошел даже до его рождения.