Но тогда была война

Любили артисты из ГАБТа посидеть после спектакля в ресторане "Иртыш", что был напротив "Савоя", как раз сейчас это левый угол "Детского мира" на Лубянской площади. Похаживал с ними туда и М. Д. Михайлов. Ну, как водится, выпьют, закусят да и песню затянут на радость публике. Споют и соло. Какому артисту хора этого не хочется, пусть даже и в кабаке. Попросят и Михайлова выступить. Тот спесь не проявляет, не отказывается. Встанет, но прежде чем затянуть любимую "Постой, выпьем, ей Богу, еще…", повернется к артисту хора Ивану Чичеву и скажет: Иван, ты, пожалуйста, после меня не пой, не позорь меня, ладно? — и загудит… (Эта история — в пересказе друзей отца, сам он никогда не хвастал, дорожил мнением Михайлова.)

В один из летних отпусков пригласили его участвовать в театрализованном эстрадном спектакле "Два корабля", в котором отцу поручили скромный выход машиниста, и он пел могучим, раздольным басом:

Ты вахты не кончил, не смеешь бросать.

Механик тобой не доволен.

Ты к доктору должен пойти и сказать,

Лекарство он даст, если болен.

Где-то в архивах да у коллекционеров есть пластинка с записью первого исполнения песни "Раскинулось море широко". Пели трое: тенор, бас И.П. Чичев и Л.О. Утесов. Но на этикетке пластинки стоит одна фамилия Утесова. Остальных не удостоили. Между прочим, нарушив авторские права исполнителей. Да что ж теперь поделать. Разве что попросить Виктора Татарского на радио поискать эту запись. Пластинку-то в семье сначала заиграли, а потом раскокали.

Но отец гордился этим фактом биографии и даже выпячивал его в анкете: "В 1938 году участвовал в В.Т.О. в постановке ("Два корабля") с Л.О.Утесовым, где пел соло, что и записана пластинка…"

Простим ему стилистический казус: с трудом давались деревенскому мужику речевые обороты, но он с лихвой окупал этот недостаток талантливым пением…

Вот так и распределились судьбы моих родных перед войной: мы в Новогирееве под Москвой, тетка Маша с семьей на Фрезере, мамины сестры в Моршанске, Маруська-Цыганка с Филиппом Ивановичем в Ворошиловграде.

Жили, несмотря ни на что. Жили те, кто перенес и Гражданскую войну, и историческую необходимость коллективизации, и революционную бдительность отдельных граждан. Жили все, кому повезло или удалось проскользнуть сквозь ячейки сетей, которыми отлавливали инакомыслящих, "врагов народа" и прочий подозрительный и вредный элемент. Жили, пытаясь найти для себя хоть какие-нибудь опоры в новой жизни, находили их, начинали в них верить, ловя подсказки из газет, радио, литературы и кино.

Клаша верила всему, что показывали на экране, ведь она, как и героиня Любови Орловой в "Светлом пути", тоже была из деревни, и хотя сама не работала, экранную жизнь переживала как возможную свою… А Иван Павлович носил накрахмаленные мамой рубашки, бабочку и галстуки, видел в правительственной ложе вождей, гордился до слез своей работой, тем местом, какое ему предоставила в жизни судьба.

Летом ездили в Моршанск. Повидаться приходили все родственники. По маминой линии — Бекасовы, дядя Гриня и тетка Дуня с детишками, знакомые. В Карели отец не показывался, хотя и рядом они — в семи километрах. И моршанские к нам наведывались. Ну Евдокия Николаевна, та к младшей сестре регулярно прибывала; тетя Настя любила погостить, в сад "Гай" сходить — там и музыка, и ресторан, и кино, и в парке графском Кусковском погулять красиво, в бареточках лаковых пощеголять — молодая ж еще ведь. Да и кое-что добытое в столице свезти в Моршанск, дорогу оправдать… Оплакав прошлое, привыкали к новой жизни советской.

Тетя Настя двух сыновей тянула одна. Она, что меня всегда удивляло, нигде никогда не работала. Занималась шитьем. Учитывали ее как кустаря-одиночку или нет, бог знает. Портнихой она была опытной и знатной. Умела шить шубы и кожаные пальто. Промышляла и мелкой торговлишкой. Но как сбыть пошитое? Работала тайно, стука в дверь пугалась: боялась "Агентов". Сбыт возлагался на отца. В общем, челночный бизнес вовсе не новация современных оборотистых людей. Товар доставлялся к нам на Пролетарскую, 203. Отец ругался и психовал — на черта мне это надо? Но тетки умащивали, уговаривали, он понимал, что обязан им за ту помощь, которую получала его семья, мыкался с товаром по рынкам и комиссионкам. Сбывались пальто и по знакомым. Многие в Москве и Новогирееве щеголяли в Настиных кожанах и шубах.