Но тогда была война

Толянова мечта ездила по рельсам напротив наших домов и зазывно гудела в окна. А моя мечта мигала экраном в огромном зале деревянного кинотеатра в "Гаю". Когда Лида собиралась с подружками в кино на очередной фильм, я пронюхивал про это мгновенно и начинал сперва хныкать и канючить, а потом рыдать и орать, чтобы взяли и меня. Но кому нужен был этот кудрявый довесок. Кинематографическая страсть охватывала меня до дрожи и отчаяния, до спазмов в животе. Иногда удавалось уговорить мать или Зою сводить меня в "Гай"; одного за линию пока не отпускали (взрослые проводили меня без билета под полой пальто).

Чаще всего я все-таки увязывался за Лидой. В зрелые годы ее подружка, одноклассница Галина Елизаветская, с которой свела нас судьба в издательстве "Колос", любила вспоминать, потешаясь надо мной, как Руя бежал за ними и орал: "Хочу в кино!" Став постарше, я уже отправлялся в "Гай" со стайкой дружков, прихватывал с собой и Женьку, понимая, как ему будет горько не пойти вместе со всеми.

А сюжеты просмотренных фильмов мы потом разыгрывали у нас в саду перед террасой, представляя театрализованную инсценировку запомнившегося сюжета, например, киносказки "По щучьему велению".

Замечательная развивающая игра. Режиссером и Емелей была Лида, она умела свистеть по-мальчишески и ей нравились роли иванушек-дурачков и царевичей. Несмеяну исполняла ее подружка Нинка Пышкина, Пышечка. Руя был тайно в нее влюблен, цепенел и обмирал в ее присутствии, мечтая на ней жениться, когда вырастет. Ему была доверена роль генерала, и он перевоплощался, забывал жениховскую робость и этаким молодцом изображал своего героя, скакал на палке с коняжьей головой из папье-маше и размахивал деревянной сабелькой. Соседка Валька Мешалкина представляла поочередно то мать Емели, то царя. Подбирались из обносков костюмы, какие-то шляпки, пальто.

Сценой служила терраса, а потом действо стекало с нее по ступеням крыльца на траву и разворачивались по всему палисаднику. А кто же был зрителем? А никто, мы же сами, весь актерский состав, иногда и соседские ребятишки, наши друзья. С упоением перевоплотившись в киногероев, мы одолевали азы театрального искусства, упиваясь собственной игрой. И чувства, пережитые полвека назад, во мне не истлели, не растопились во времени. Тогда-то, наверное, и родилась мечта стать актером и театра, и кино. Потом была самодеятельность в школе и институте, уроки мастерства у Ролана Быкова, И.И. Соловьева, Сергея Юткевича и Джеммы Фирсовой в студенческом театре МГУ, обучение в его годичной студии, учебный спектакль по пьесе Киршона "Чудесный сплав", в постановке Всеволода Шестакова и гастроли с этим спектаклем по Рязанской области летом 1961 года. И хотя судьба увела меня от мечты, теперь, когда я выхожу на сцену с гитарой и со своими стихами и песнями, я сам себе и сочинитель, и лицедей, и режиссер, и композитор. И аккомпаниатор. И все, чему я научился за годы, все при мне.

А Толька Козлов мечтал о паровозах…

Мечта, мечта, ты с детства негасима,

Как звездочка в кромешной темноте.

И кто достал, а кто проехал мимо,

А кто еще летит к своей мечте.

А Толька Козлов мечтал о паровозах,

Они гудели с детства нам в окно.

А Толька Козлов теперь мужик серьезный,

Электромонтажный начальник он давно.

Ах, как он нам всем головы морочил

И чертежи раскладывал всерьез.

И в шалаше просил я среди ночи:

— Толян, давай еще про паровоз.

А Толька Козлов мечтал о паровозах,

Они гудели с детства нам в окно.

А Толька Козлов теперь мужик серьезный,

Электромонтажный начальник он давно.

А помнишь, как дрожали у откоса

И ветер нас выстуживал до слез.

— Эй, догони, — дразнили нас колеса,

И вихри мчал зеленый паровоз.

А Толька Козлов мечтал о паровозах.

Они гудят, гудят издалека.

Ах, Толька Козлов, ну неужели поздно

Разжечь уголек под котлом паровика?

Ты так мечтал по колее железной

Хоть раз умчаться в дальние края.

Ты пожил в них, и, размышляя трезво,

Мой старый друг, сбылась мечта твоя.

А Толька Козлов давно мужик серьезный,

Мир повидать по жизни довелось.

Но в сердце не молкнет гудок паровозный,

И мчится, мчится зеленый паровоз…

СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО

Нет, не сиделось нам дома и в дом не тянуло, если только набиться в него всей ордой, что мы порой и устраивали, вот тогда будет тепло и весело. А так дома нечего было делать, кроме уроков. Мы — пролетарии улицы. Она в одних рождала мечты, в других пробуждала страстишки. Мы сбивались в стайки, образовывая свой мирок. В нем были цари и холопы, законы и судьи, вожди и рабы, войны и перемирия, раздел территорий, разбой и грабежи, дипломатия и отношения, принуждения и сопротивление, правила и принципы, за нарушение которых полагалась кара, и многим страшно было вырваться из этого мира, если он оказывался жесток, за ним царил вечный холод изгнания и забвения. В общем, все, как в государстве.

Школа, радио, газеты, которых мы еще не читали, книги и театр (читали немногие, театр — редкость), кино, заезжие артисты на школьных праздниках внушали нам, что у нас счастливое детство.