Ночной хозяин

— Предъявите знак и бумаги, господин Рахе.

Мужчина распахнул плащ. На упелянде была приколота белая звезда с черными стрелами — знак одержимого. В окошко он просунул свиток с багровой печатью. Окошко захлопнулось.

Некоторое время одержимый стоял возле закрытой монастырской калитки. Затем она распахнулась.

— Проходите, господин Рахе, все готово, — служитель, закутанный в серое орденское одеяние, вернул Джакобу свиток.

Одержимый протиснулся в узкую низкую дверь, дождался, пока привратник закроет ее и накинет на крючья железный засов. Отправился вслед за орденским служкой к основному зданию.

— Место — Эвинг, господин Рахе, ничего не поменялось?

— Нет, ничего.

— Тогда нам туда.

Они прошли в западное крыло.

Шагали по длинной галерее мимо череды заклинательных комнат. Остановились у одной из них, на которой имелась бронзовая табличка с надписью «Эвинг».

Провожатый повернулся к одержимому:

— Остаток суммы, пожалуйста.

— Вот, держите, — гер Рахе протянул служителю заранее заготовленное письмо с банковской гарантией.

Тот, удостоверившись, что в обязательство вписана правильная сумма, протянул одержимому небольшой золотой медальон на витой цепочке.

— Это подношение положите на алтарь перед тем, как повернуть клепсидру. Выходить можно, когда верхняя колба опустеет. Удачи, господин Рахе.

Гер Рахе вошел в заклинательный покой.

Весь пол в комнате занимала инкрустированная гексаграмма. В центре находился алтарь, возле которого на специальной подставке была закреплена вращающаяся клепсидра.

Одержимый вступил в центр гексаграммы. Откинул капюшон, рассыпав по плечам густые волосы цвета спелой пшеницы. Почесал запястьем левой руки уродливый шрам на лбу.

Если бы господина Рахе в этот момент мог видеть Оттавио ар Стрегон, он узнал бы в нем парнишку, искалечившего его левую руку при Гарильяно.

Одержимый аккуратно положил подношение на алтарь. Повернул клепсидру и приготовился ждать, глядя на то, как подкрашенные капли ртути медленно перетекают из колбы в колбу.

2

Отворив исходящую паром, обледенелую изнутри дверь заклинательного покоя, одержимый вышел тем же путем, как и добирался, и покинул монастырь Святой Рикельдис, но уже в Эвинге.

Сразу из монастыря он отправился на почтовую станцию. Ему повезло — карета, идущая в нужном ему направлении еще стояла на дворе. Ее как раз запрягали.

Гер Рахе уладил формальности по оплате проезда, предъявив начальнику станции свою звезду и проездные документы.

— Не знаете, мастер, — обратился он к начальнику, — как я могу попасть во владения Брюнне?

— Вам нужно доехать до городка Херне, в графстве Вальде, и там арендовать лошадь или повозку, благородный господин. Но, разрешите вопрос, — гер Рахе кивнул, — вам нужно именно поместье или сами господа гер Брюнне? Потому что, если вы хотите встретиться с семьей, то скорее застанете их в столице графства или же в Херне, где у Брюнне есть городские дома. В середине октября они обычно оставляют поместье на зиму.

— Благодарю вас, мастер, это важное уточнение, — ледяным тоном произнес гер Рахе, протягивая начальнику станции крейцер. — Возможно, вы сэкономили мне время.

Часть третья. Проклятые

Глава первая. Aut ne tentaris, aut perfice

Убийство не противоречит естественному праву, следовательно, смертная казнь вполне законна, если только к ней прибегают не ради добродетели и справедливости, а из необходимости или ради выгоды.

Анатоль Франс

Кого вешают, того не исправляют, а исправляют через него других.

Мишель де Монтень

Глава первая. Aut ne tentaris, aut perfice [101]

Экзекуции

1

«Мы стояли в местечке Шарнхорст. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у командира или в трактире; вечером пунш и карты.»

Полковник ар Стрегон отвлекся от письма, которое вымучивал из себя весь последний час.

Поправил «стояли» на «стоим».

Посадил кляксу.

Смял и выбросил лист бумаги.

Дважды в год — в каждый перелом — он педантично, в обязательном порядке, писал письма всем своим живым родственникам и нескольким знакомым. Сейчас он пытался сочинить письмо для двух своих сестер, все еще живущих в Наполи.

До перелома оставалось еще почти два месяца, но ему было необходимо чем-то занять этот утренний час. Несмотря на то, что «Aurora musis amica» [102], конкретно к нему властительница утра сегодня благосклонна не была.

Его одолевало смутное беспокойство.

Маета.

Он не понимал, что же с ним такое творится. Раньше он никогда не испытывал мандраж ни перед боем, ни перед казнью.

Теперь же он волновался.

Нервничал.