Ночной океан

Все обитатели Кн’йана жили в огромном городе Цатт, расположенном за холмами. Прежде несколько близких по крови рас обитало в подземном мире, который простирался вниз до непостижимой бездны и помимо «синей зоны» включал в себя и «алую область», называвшуюся Йот; в нем археологи находили остатки еще более древней и нечеловеческой расы. Однако со временем властители Цатта обратили в рабство всех своих соседей. Они скрестили побежденных с некоторыми рогатыми и четвероногими животными «алой области», чьи получеловеческие наклонности были очень своеобразными – хотя они несли в себе определенный искусственно созданный элемент, возможно, частично были выродившимися потомками тех своеобразных существ, которые и оставили после себя все подземные реликвии. Проходили эоны, и жизнь, поддерживаемая техническим прогрессом, становилась все легче; жители начали переселяться в город на холме, и вскоре остальные земли Кн’йана оказались в относительном запустении.

Жить в одном месте было проще: сами собой исчезали проблемы регулирования рода и численности населения. Многие из старинных механизмов продолжали работать, тогда как другие пришли в негодность или же в них отпала необходимость: поредевшая раса имела в подчинении огромное количество предназначенных для производственной деятельности низших существ. Этот обширный класс рабов отличался необычайной неоднородностью, ибо был создан из потомков порабощенных врагов, пришельцев из верхнего мира, из мертвых тел, возвращенных при помощи электричества к жизни, и, само собой, из низших слоев правящей касты Цатта. Генотип общественной верхушки сложился в результате долгой селекции. Нация пережила эпоху идеалистического индустриального народовластия, предоставившего всем равные возможности – и таким образом приведшего к власти людей, расчетливых от природы; те из широких масс вычерпали досуха ум и силу. Промышленность забросили как бесперспективную ветвь социальной эволюции; только технологиям, обеспечивающим самые необходимые функции, было дозволено остаться.

Бытовой комфорт поддерживался минимальным числом приспособлений, легко заменимых и не усложняющих конструкции зданий. Прочие нужды обеспечивало научное земледелие и животноводство. Продолжительные маршруты канули в прошлое, и люди пересели на рогатых тварей с примесью человеческой крови – вместо того, чтобы следить за огромным парком грузовых и пассажирских экипажей. Замакона с трудом верил, что такие машины вообще могли существовать, однако и в самом деле раньше в голубом небе парили моторные планеры, среди холмов ползли дизельные поезда – в качестве экспонатов их можно было увидеть в музее. В одном дне пути к долине Дхо-Хна, где в былые времена жили предки горожан, находились остовы гигантских механизмов непонятного назначения. Города и башни на равнине принадлежали еще более архаичным вехам, оставаясь для людей Цатта местом религиозного поклонения.

По форме правления Цатт был чем-то вроде коммунистического и отчасти анархического государства, в котором, увы, привычка, а не закон задавала ежедневный порядок. Вековая мудрость не смогла сдержать приход дурманящей скуки; апатия народа прогрессировала, желания и потребности сводились к сумме плотских удовольствий. Пока еще не подорванная новыми реакционерами вековая терпимость уничтожила все иллюзии и идеалы, от людей требовалось лишь блюсти обычай. Удовлетворяя все возникающие у них потребности и живя в свое удовольствие, одни при этом не должны были ущемлять права других – это был простой и естественный закон. Семья как часть общественного уклада давно утратила свое значение; исчезли гражданские и социальные различия между полами. Жизнь текла в утвержденном и привычном русле: игрища, пиры, измывательства над рабами, дневной сон, гастрономические и чувственные оргии, религиозные службы, художественные и философские дискуссии – и так далее, по кругу, в том же направлении.

Собственность горожан – земли, рабы, животные, доли в увеселительных заведениях Цатта и монеты из драгоценного металла Ктулху, бывшие когда-то единым денежным стандартом, – распределялась приблизительно поровну между свободными жителями. Бедность была неизвестна, а труд состоял из определенного набора администраторских обязанностей, налагаемых на основании произвольного выбора на какой-то недолгий срок. Замакона с трудом описывает условия жизни, так непохожие на знакомые ему с детства; и в этом отношении рукопись изобилует неясностями и загадками.