Дневная программа, предоставленная выбору пришельца, включала беседы с учеными, занятия естественными науками и историей. Свободное время Замакона заполнял прогулками и чтением древних свитков в библиотеках, хранилища которых распахнулись для него вмиг, едва он начал постигать язык цаттской письменности. Экскурсии охватывали посещения религиозных служб и представлений в амфитеатрах, за исключением наиболее диких и безобразных, против которых восставала натура испанца. Городской совет отвел ему отдельную виллу в пригороде и просторную квартиру в самом городе.
Со временем Замакона свел знакомство с некоторыми из поклонников новых форм искусства и даже был принят в одну из общин, заменивших в позднем Кн’йане семью. Четырнадцать рогатых гаа-йоттнов выполняли его поручения и перевозили грузы; десять живых рабов с неповрежденными телами убирали его жилище, защищали от грабителей, садистов и религиозных фанатиков в местах публичных сборищ. Многие механические приспособления все еще оставались для него загадкой, но Гил-Хтаа-Йин с самого начала позаботился объяснить, как действуют основные.
Роскошная обстановка жилища была приведена в порядок к приезду Замаконы. Горничные-рабыни украшали сводчатые комнаты шелковыми гобеленами, портьерами; расставляли массивную мебель. Инкрустированные любопытными орнаментами столы и плиты пола, мягкие диваны с пуфами и бесконечные ряды эбонитовых ячеек вдоль стен, содержащих металлические цилиндры с рукописями, – все приготовили для развлечений и удобств гостя. На письменных столах разместили стопки пергамента и зеленые чернила в пузырьках, наборы для живописи, многие иные принадлежности. Механические самописцы опирались на узорчатые золотые треножники: по одному такому находилось в каждой комнате. Яркий голубой свет излучали стеклянные полушария над головой. Окна отсутствовали – впрочем, в нижних этажах зданий, затененных гигантскими башнями, они и не были нужны. В нескольких комнатах стояли глубокие ванны, кухня являла собой лабиринт хитроумных механических приспособлений. Необходимые припасы, как узнал Замакона, доставлялись по подземным сетям, проложенным под городом. Первый этаж был отведен для единорогов и рабов. Когда Замакона закончил осматривать отведенные ему помещения, прибыли шесть благородных горожан и горожанок из его будущей общины. В их обязанности входило развлекать и обучать гостя; через несколько дней их должна была сменить следующая группа – и так далее, пока Замакона не познакомится со всеми пятьюдесятью новыми соседями.
Таким образом Панфил де Замакона-и-Нуньес оказался на четыре года погружен в жизнь зловещего древнего города, застывшего посреди озаряемого голубыми молниями подземного мира Кн’йана. Очевидно, далеко не все увиденное и изученное им попало на страницы рукописи: робость неизбежно овладевала им, стоило перу вывести первые слова на родном испанском. Многие из обычаев умирающей цивилизации были отвратительны сверх меры; испанцу приходилось ограничивать свои нужды – в еде ли, в поступках; иногда даже в созерцании чужих излишеств. Свой смятенный дух он успокаивал возносимыми к Господу молитвами. За годы, проведенные под землей, он исследовал весь Кн’йан, изучил заброшенные замки и механизированные города среднего периода развития на равнине Ниц и совершил пару спусков в залитый алым сиянием мир Йотта, чтобы тщательнее осмотреть циклопические руины неизвестных создателей. Чудеса техники, всевозможные автоматы – от одного их вида захватывало дух, но еще удивительнее были метаморфозы, рождаемые волей подземных жителей: дематериализация, повторное воплощение, гальванизация тел мертвых. Испанец богобоязненно осенял себя крестным знамением, наблюдая их. Впрочем, способность к изумлению в нем сильно подточило обилие самих чудес, приносимых каждым новым днем.