Судьба Т’ль-Аюбе была трагичней. Древнее происхождение усугубляло ее проступок подозрением в государственной измене. Суд приговорил несчастную к показательным пыткам в амфитеатре, чтобы затем в изуродованном и наполовину дематериализованном теле использовать ее в качестве ум-бхи, или оживленного трупа-раба, коего предполагалось установить на охрану выданного туннеля. Замакона испытал угрызения совести, услышав, что бедная Т’ль-Аюбе вынесена с арены обезглавленной и сильно изрубленной мечами и поставлена охранять вершину завершавшего проход кургана. Члены общины известили его, что она стала ночным стражем, в чьи обязанности входило предупреждать о появлении пришельцев световыми сигналами, принимаемыми маленьким гарнизоном из двенадцати мертвых ум-бхи и шести живых, но наполовину дематериализованных свободных горожан, помещавшихся в сводчатой круглой зале. Они поднимались к поверхности, если чужаки проявляли упорство. Днем Т’ль-Аюбе сменял другой страж – живой горожанин, избравший этот пост в предпочтение иным видам наказаний за проступки перед городом. Впрочем, для Замаконы и раньше не было секретом, что за все основные выходы отвечают свободные.
Уклончивые намеки друзей, разговаривавших с судьями, дали ясно понять Замаконе, что в случае еще одной попытки бегства его наказанием также будет охрана ворот. Но на пост он поднимется уже оживленным трупом, причем после истязания в амфитеатре – более жуткого, чем даже то, которому подверглась Т’ль-Аюбе. Его изуродованное тело послужит предупреждением пришельцам и остальным стражам, ибо ему будет поручено обходить дозором всю протяженность туннеля. Пока же он волен поступать как угодно и оставаться свободным и уважаемым горожанином.
Тем не менее Панфил де Замакона не устрашился судьбы, столь ясно начертанной перед ним. Он и не собирался встретить ее, хотя мужественный тон рукописи не вызывает сомнений, что он был бы готов к такой возможности. Последнюю искру надежды в нем пробудили его успехи в искусстве дематериализации. Несколько лет занятий и собственные ощущения во время двух трансформаций в туннеле принесли ожидаемый эффект, и теперь он мог свободно размежевать атомы своего тела, став невидимым и нематериальным.
Именно в таком состоянии, хотя он и затруднялся поддерживать его долгое время, Замакона предполагал подняться на поверхность.
Как только удастся добиться полного овладения телом в разреженном состоянии, путь наверх можно считать открытым. На этот раз он не захватит никакого золота: наградой за бегство будет свобода. Однако он мог дематериализовать и нести с собой рукопись, заключенную в цилиндр из металла Ктулху. Пусть это будет стоить дополнительных усилий, но его рассказ о подземном мире будет подкреплен письменными свидетельствами. Теперь, когда ему был известен путь и тело его находилось в разреженном состоянии, Замакона не видел способа или силы, могущей остановить его. Единственной опасностью оставалось его неумение поддерживать разреженное состояние все время. От этой беды его не избавили никакие занятия. Но почему не рискнуть в игре, где на кон поставлены свобода и жизнь? Замакона принадлежал к достойному дворянскому роду Старой Испании; в его жилах текла кровь конкистадоров, завоевавших огнем и мечом почти весь Новый Свет.
Все ночи после того, как решение было принято, Замакона молил святых об успехе предприятия. Последняя запись в рукописи, которая к концу все больше и больше напоминает дневник, представлена единственным предложением: «
Когда я закончил читать, солнце уже взошло и медленно катилось вдоль небосвода. Включенная электрическая лампа одиноко мерцала на заваленном бумагами столе; я совершенно забыл о времени, разбирая удивительные записи. Мысли мои витали далеко от реалий мира –