Ночной океан

Больше того, в человеческих ли силах столь определенно описать природу кургана, изобрести рациональное объяснение бессмысленной для стороннего наблюдателя смене дневного и ночного призраков, всем случаям болезней и пропаж? Изложенная в рукописи версия выглядела чудовищно правдоподобно, если только возможна вера в невероятное. На подобную мистификацию был способен лишь человек, очень хорошо знавший связанный с курганом фольклор. В изображении подземного общества улавливались нотки социальной сатиры; вероятно, это и в самом деле была искусная подделка. Нечто похожее произошло несколько лет назад в Нью-Мехико, когда некий шутник закопал в глину грубые оловянные крестики, чтобы потом, проведя раскопки, объявить их остатками брошенной колонии средневековых викингов.

Спускаясь к завтраку, я лихорадочно раздумывал, что рассказать Комптону и его матери, да и всем любопытным горожанам, которые уже начали собираться возле крыльца. Все еще словно в тумане, я разрубил гордиев узел, пересказав пару страниц собственного перевода и неуверенно добавив при этом, что едва ли следует доверять истинности находки; вероятнее всего, ее оставил кто-то из прежних исследователей холма. Тут же возражения вызвали форма и металл цилиндра, но в целом собравшиеся, казалось, удовлетворились моими словами, что ужасы кургана и загадочные исчезновения взбиравшихся на него – чей-то злой умысел, не связанный с неоткрытыми подземными расами.

Страхи и сомнения возвратились, когда я предложил добровольцам сопровождать меня к холму. Для полноценных раскопок требовались дополнительные рабочие руки, однако, как и вчера, идея посетить запретное место не стала привлекательнее в умах горожан. Взглянув в сторону кургана, я почувствовал, как по спине у меня пробежали мурашки при виде движущегося пятнышка, каким издали казался дневной страж. Жуткие откровения рукописи сильно поколебали мой скептицизм, и у меня даже не возникло желания поднести к глазам бинокль, чтобы лучше рассмотреть часового. Вместо этого я без промедления выступил в путь – с отвагой, похожей на ту, что иногда переполняет нас в кошмарных снах: разум решительно погружается в дебри ужаса, чтобы поскорее преодолеть его. Мои лопата и кирка оставались там, так что с собой я захватил только саквояж с необязательным снаряжением, куда между делом сунул и цилиндр с рукописью. Может, записки испанца потребуются, когда появятся новые находки, ведь даже самая искусная мистификация нуждается в реальных фактах, чтобы обрести видимость правдоподобия. Пока я располагал в качестве подтверждения лишь цилиндром из неизвестного металла. На сыромятном ремешке у меня на шее висел талисман Серого Орла.

Не глядя по сторонам, я шагал в направлении кургана, и, когда приблизился, на вершине уже никого не было. Взбираясь еле заметной тропкой, я с содроганием размышлял о том, что могло ждать поблизости, если хотя бы доля написанного в манускрипте – правда. В таком случае было логично предположить, что Замакона утратил контроль над своим дематериализованным телом, достигнув границы верхнего мира. Разумеется, его схватила стража: был ли это свободный горожанин, сосланный на пост за проступки, или – сколь горькая ирония! – Т’ль-Аюбе, при жизни помогавшая возлюбленному бежать из Кн’йана, не так уж важно. Во время завязавшейся схватки цилиндр мог незамеченным выскользнуть из рук и пролежать четыре столетия на вершине… Что толку, одернул я себя, раздумывать над тем, чего не было на самом деле. Ведь если во всей этой истории и есть крупица правды, то ужасна судьба, уготованная Замаконе. Отступника вновь материализуют, волокут вниз, в голубой мир, где бросают перед публикой, заполнившей амфитеатр. А там его ждут пытки, гибель и новая жизнь – уже в качестве живого мертвеца, охраняющего туннель.

Если это можно назвать жизнью…

Новое потрясение начисто вымело у меня из головы унылые мысли. Окинув взглядом вершину, я понял, что мои лопата и кирка исчезли. Это было весьма обескураживающее открытие, особенно если учесть откровенное нежелание жителей Бинджера под любым предлогом приближаться к запретному месту. Может, они только притворялись и сейчас вместе с парой неизвестных шутников похохатывают на окраине, глядя, как я в недоумении почесываю затылок? Я быстро поднял бинокль и оглядел толпу, собравшуюся на равнине. Нет, не похоже, чтобы они наслаждались моей растерянностью. Хотя… разве нельзя назвать колоссальным надувательством всю эту шумиху вокруг кургана; мрачную молчаливость индейцев в резервации, несметные мифы и предания? Я вспомнил часового, необъяснимо пропадающего из поля зрения при приближении; вспомнил слова Серого Орла, рассказы Комптона и его матушки, всеобщий страх перед курганом. Пожалуй, рановато объяснять все загадки деревенским розыгрышем. Страх и таинственные исчезновения были самыми неподдельными, однако только деревенский житель был способен тайком прокрасться к кургану и стащить мои инструменты. Возможно, это и в самом деле смешно, просто у меня маловато чувства юмора…