Ночной океан

Последняя догадка Картера не замедлила подтвердиться, ибо существо обратилось напрямую к его разуму, не прибегая ни к языку, ни даже к звуку. Изреченное имя должно было повергнуть пришельца в трепет, однако Рэндольф Картер не затрепетал. Вместо этого он ответил аналогичным мысленным образом, выказывая знаки почтения, предписанные «Некрономиконом». Ибо перед ним был тот, кого страшился весь мир со времен, когда Ломар поднялся из морской пучины – и Крылатые пришли на Землю, чтобы передать людям Древнее Знание. Да, это был он – таинственный Провожатый и Страж Ворот, Умр ат’Тавиль, именуемый также Долговечным.

Всеведущий Провожатый знал о чаяниях Картера и о его приходе, равно как и о том, что сей искатель истин предстал перед ним, не убоясь. В исходивших от Провожатого токах не было ничего пугающего или злого, и Картер задумался, не могли ли жуткие богохульные намеки безумного араба и выдержки из Книги Тота быть вызваны завистью и расстроенным желанием сделать то, что сейчас должно им быть сделано. Или, возможно, Провожатый всю злобу и страх приберег для тех, кто взаправду боялся. По мере того как токи продолжались, Картер мысленно интерпретировал их в слова.

– Аз истинно есмь Древнейший из Древних, – изрек Провожатый, – о коем уж знамо тебе. Мы ждали тебя – Круг Древних и я сам. Приветствуем запоздалое явление твое. Ключ у тебя, и только что тобою отверсты были Первые Врата. Теперь Абсолютные Врата ждут твоего прихода – они готовы испытать тебя. Ежели боязно – отворотись. Ты все еще можешь вернуться невредимым тем же путем, каким пришел. Но ежели решишь продвинуться…

Пауза была зловещей, но мысленные токи продолжали оставаться дружелюбными. Картер не колебался ни секунды, ибо жгучее любопытство гнало его дальше.

– Я пойду дальше, – послал он в ответ, – и принимаю тебя своим Провожатым.

После этих его слов его иномирный собеседник сотворил некий жест – его хламида колыхнулась, что могло предполагать воздевание руки или иное сходное по сути движение. Когда же был претворен второй жест, Картер вспомнил соответствующие указания в сокровенных книгах и понял, что приближается к Абсолютным Вратам. Струящийся свет принял новый, столь же непередаваемый оттенок, и фигуры на шестигранных пьедесталах стали видны яснее. Они как будто распрямились – и теперь больше напоминали людей, хотя Картер знал, что они не могли быть ими. Над их покрытыми тканью головами, переливаясь цветами, явились высокие уборы вроде тех, что венчали безымянных идолищ, высеченных позабытым ваятелем в толще скал на одной высокой заповедной горе Тартарии; вычурные же набалдашники их длинных жезлов, зажатых где-то среди многих складок хламид, тоже являлись предметами позабытой секретной культуры.

Картер понял, кто перед ним, откуда они пришли и кому служат, а также какова цена их службы. Однако он по-прежнему был доволен, потому что, рискнув единожды, должен был познать все. Он поразмыслил о смысле слова дамнация, коим любили бросаться слепцы, презиравшие всех зрячих, пусть даже и одним глазом видящих. Как тщеславны кликуши, говорящие о

злокозненных Древних, якобы способных пробудиться от вековечного сна и гневно обрушиться на человечество! Абсурдно думать, что огромный слон удумает мстить малому земляному червю.

Тут все сидящие на квазивосьмиугольных престолах взмахнули резными скипетрами, приветствуя его. Они направили на него поток мысли, и Картер понял суть их послания:

– Мы приветствуем тебя, древнейший из древних, и тебя, Рэндольф Картер, мужеству своему благодаря уподобившегося нам.

Тут Картер увидел, что один из престолов пустует и древнейший из древних указывает жестом, что тот уготован ему. Увидел он и другой престол, выше всех остальных; он стоял в центре странной кривой – не полукруга и не эллипса, не параболы и не гиперболы, – которую они составляли. Это, сообразил он, вестимо, трон самого Провожатого. Двигаясь необычной для себя манерой, Картер занял место на пьедестале; к тому времени Провожатый также занял свое место.

Постепенно и как бы сквозь туман Картер осознал, что Древнейший держит что-то под своим покровом – похоже, в ожидании оказии достать это и продемонстрировать, тем отвечая на безмолвный вопрос своих укутанных в непроницаемые хламиды компаньонов. Это оказалась большая глобула – или то, что воспринималось Картером как глобула, – из тускло светящегося металла. Когда Провожатый приподнял ее, возникло ощущение звука, который то становился громче, то стихал – с периодичностью, не похожей ни на какой ритм. Передавалось и ощущение плавного напева – или того, что человеческим умом толковалось как напев. Под воздействием этого глобула засияла интенсивнее, излучая пульсирующий в унисон с напевом холодный свет невиданных оттенков. Когда между этими светом и звуком установилась гармония, скипетроносцы на пьедесталах начали плавно раскачиваться в такт, а над их покрытыми главами засияли нимбы тех же небывалых оттенков…