Позже в дом бодрым шагом вошел Альфред. На лице его было менее угрюмое выражение, чем обычно. Долтон, усмотрев в том добрый знак, приободрился. Доктор крепко пожал ему руку и со свойственной ему иронией спросил:
– Ну, Джим, какие свежие новости с политических фронтов?
Он пристально посмотрел на Георгину, и та под неким предлогом ушла, а двое мужчин сели и заговорили на общие темы. Неспешно предаваясь воспоминаниям о минувших годах, Долтон подводил разговор к своей цели, пока наконец не спросил прямо:
– Альф, я хотел бы жениться на Георгине. Ты благословишь нас?
Выражение лица доктора Клэрендона неуловимо изменилось – казалось, на него легла тень. Темные глаза мимолетно сверкнули, но почти сразу же взгляд Альфреда вновь потух.
– Боюсь, нет, Джеймс. Моя сестра десять лет назад и сейчас – два разных человека. У нее есть обязанности, обязательства – не только передо мной, но и перед медициной в целом. Ее место здесь. Лишь благодаря ей моя работа возможна. Учитывая нависшую над городом опасность, было бы просто преступно помышлять о подобной капитуляции.
– Альф! – решился возразить Джеймс. – Что за ребяческий эгоизм, где же твое чувство меры, друг? Сестра ведь не Сюрама и не кто-то другой, без кого эксперимент невозможен, она всего лишь ведет хозяйство. На это место ты без труда сыщешь кого угодно. Она любит меня и согласна быть со мной! Не делай из нее невольницу своих амбиций – и какое, в конце концов, право…
– Хватит, Джеймс! – Клэрендон закаменел. –
– «Чужаки»! Вот как ты называешь того, кто… – Долтон возмутился безмерно.
– Всё так, чужаки для семьи, а с этого момента – и для моего дома, – прервал его доктор. – Долтон, ваша наглость не ведает границ!
И Клэрендон вышел из комнаты, не подав на прощанье руки. Джеймс сидел совершенно опустошенный до самого прихода Георгины. По ее лицу было очевидно, что она поговорила с братом. Долтон порывисто обнял ее за плечи.
– Георгина! Ты понимаешь, что он хочет сделать? Раньше между нами стоял твой отец, теперь – Альф…
– Джеймс, – тихо спросила она, – ты веришь в то, что я люблю тебя?
– Что за вопрос – верю, конечно же!
– Тогда, если и ты меня любишь, тебе придется подождать. Не обращай внимания на резкость Альфа. Он сейчас как никогда нуждается в сочувствии. Всё из-за его напряженной работы и споров вокруг нее. Он утомлен сверх меры – может показаться, что это не так, но только со стороны. Мне виднее – я-то знаю его всю жизнь. Он боится, что сдастся, что ноша окажется слишком тяжела для него, – и отгораживается ото всех грубыми манерами. Пойми, он не желает никому зла. Пойми – и прими, хорошо? – Она сделала паузу, а когда Джеймс кивнул и прижал ее руку к своей груди, закончила: – Так обещай же мне быть терпеливым. Я должна оставаться с ним.
Какое-то время Долтон стоял, молча опустив голову в благоговейном поклоне. Женщина эта заслуживала звания праведницы гораздо больше иных, оное звание носящих, и такой преданной любви ему нечего было противопоставить.
Быстро попрощавшись, Джеймс, чьи глаза были полны слез, даже не заметил Сюраму, выходя за отворенные тощим слугой ворота. И только когда створки сомкнулись, он словно проснулся, услышав ставший уже знакомым зловещий каркающий смех странного ассистента, которого Георгина звала не иначе как злым гением своего брата. Удаляясь твердым шагом, Долтон принял решение быть настороже, чтобы помочь старому другу и его сестре при самых первых знамениях беды.
Пересуды касательно эпидемии не утихали, и Сан-Франциско единодушно отворотился от доктора Клэрендона. Случаи заболевания за пределами тюремного двора были единичны, и почти все приходились на бедные мексиканские кварталы, погрязшие в антисанитарии и то и дело охватываемые каким-нибудь недугом, но это не мешало ни политикам, ни обывателям обвинять доктора во всех смертных грехах. Оставался на его стороне лишь Долтон, и против него поспешили объединиться противники их обоих с твердым намерением продавить закон, по которому право назначения руководителя того или иного лечебного заведения переходило от главы исполнительной власти к специально организованным общественным комитетам.