Артур Джермин был сыном Альфреда Джермина и никому не известной певички из мюзик-холла. Когда баронет покинул семью, мать привезла дитя в дом Джерминов, где не было никого, кто протестовал бы против ее присутствия. Не забыв о благородном титуле сына, она, при всей стесненности средств, сумела обеспечить ему отличное образование. Дом Джерминов мало-помалу приходил в упадок, но юный Артур искренне любил старую фамильную развалину и все, что ютилось под ее крышей; он не походил ни на одного из предков, обитавших там прежде, ибо был поэтом и мечтателем. Иные соседи, заставшие загадочную португальскую супругу сэра Вейда, заявляли, что именно ее наследственность наложила столь тяжкий отпечаток на внешность юноши. Многие втихую посмеивались над тянущимся ко всему прекрасному уродцем – дескать, нахватался у матери инфантилизма. И все же Артур Джермин был по-настоящему тонкой натурой, каким бы страшным ни был с лица. Да, многие Джермины отличались дикарскими, отталкивающими чертами; то верно, Артур превзошел их всех – скошенный лоб, выдающиеся скулы и длинные руки отвращали любого, кто впервые сталкивался с ним. Но ум и нрав Артура компенсировали с грехом пополам недостатки внешности. Одаренный и образованный, он завоевал высшие награды в Оксфорде и, казалось, искупил интеллектуальную опалу своего рода. Хоть он и был скорее поэтом, чем ученым, все же планировал продолжить работу своих предков в области африканской этнологии и праистории. К тому же в его распоряжение перешла вся поистине невероятная коллекция диковин сэра Вейда. Артур, с его удивительным умом, размышлял не раз о доисторической цивилизации, в которую истово верил полубезумный предок, и готов был рассказывать историю за историей о мертвом городе в джунглях, упоминаемом в найденных им письмах и заметках Вейда. Шанс существования безымянной затерянной расы лесных выродков вселял в него причудливую смесь страха с восхищением; размышляя над их возможным происхождением, он искал разгадку в более поздних свидетельствах о жизни племен Унга, собранных прадедом и несчастным Сэмюэлом Ситоном.
В 1911 году, после смерти матери, сэр Артур Джермин ушел в изыскания с головой. Продав часть имения, чтобы обзавестись необходимыми средствами, он снарядил миссию и отплыл в Конго. Наняв по договоренности с бельгийскими властями проводников, Артур целый год провел в областях Унга и Кан, где нашел подтверждения, превосходившие самые смелые его ожидания. Среди канийцев был дряхлый вождь по имени Мвана, знаток легенд, чья память служила верой и правдой вопреки преклонным летам. Старик подтвердил, что все дошедшие до Джермина россказни в ходу на африканской земле. От себя он добавил еще несколько описаний каменного города и белых человекообразных обезьян, неизвестных широкой науке.
По словам Мваны, каменного города, как и его жителей, более не существовало, много лет назад их уничтожило воинственное племя, чей вождь носил имя Н'Бангус. Захватчики, разобрав по кирпичику здания и перебив жителей, в качестве трофея унесли мумию «белой богини обезьян». Этим мощам жители затерянного города поклонялись – по конголезским верованиям, мумия до невозможности напоминала принцессу, некогда правившую ими. Кем обезьяноподобные белые создания на самом деле являлись, Мвана не имел понятия, но полагал, что это они построили город, ныне покоящийся в руинах. Джермин, пусть он и не мог выдвинуть пока ни одной научной гипотезы, получил живописную пищу для размышлений.
В легенде говорилось, что принцесса-обезьяна стала супругой великого Белого Бога, пришедшего с запада. Долгое время они вместе правили городом, но, когда у них родился сын, все трое удалились в запредельные чертоги. Позже Бог и принцесса вернулись, а после смерти принцессы ее муж забальзамировал тело и похоронил его в просторной гробнице, где ему и поклонялись. Больше его в городе никогда не видели. У легенды было три версии о дальнейших событиях. По одной, ничего особенного более не случалось – разве что мумия богини стала символом могущества того племени, которое ею владело (именно поэтому Н’Бангус повелел забрать ее). Во второй версии говорилось о возвращении бога и о том, как он упокоился у ног своей мертвой жены. В третьей упомянуто возвращение их сына, уже взрослого человека, то ли обезьяны, то ли бога, не ведающего о своих могучих корнях. Конечно, изложенные аборигенами истории, полные приукрашательств, звучали слишком экстравагантно подчас – даже по меркам мифа.