Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Тех, в отношении кого имелись распоряжения императора о скорейшем расследовании дела, содержали, главным образом, непосредственно в Зимнем дворце, на Главной гауптвахте. Так, после заключения на Главной гауптвахте был перемещен в гвардейские казармы (на квартиру дивизионного командира) арестованный И. Ф. Львов[446]. На гауптвахте Зимнего дворца провели короткое время своего заключения полковники Ф. К. Левенталь и В. К. Ширман; здесь же содержался А. А. Плещеев 2-й[447]

.

Некоторые из оправдавшихся на процессе лиц были заключены в крепостные казематы Петропавловской крепости, что служило вполне определенным признаком того, что следователи первоначально питали в их отношении серьезные подозрения в деятельном участии в декабристской конспирации, основываясь на имевшихся показаниях. Среди заключенных Петербургской (Петропавловской) крепости были впоследствии оправдавшиеся Ф. Е. Врангель, В. П. Зубков, Б. К. Данзас, Н. П. Крюков, А. А. Плещеев 2-й (короткое время), братья A. M. и Н. М. Исленьевы. В крепости содержался также И. А Арсеньев; место его заключения в крепости, в отличие от предыдущих лиц, не установлено[448].

Ход и результаты расследования в отношении лиц, признанных невиновными

Другие случаи неподтвержденного («снятого») обвинения на следственном процессе по делу декабристов не вызвали столь пристального внимания историков. Это и понятно: как правило, оправданные лица не столь известны в общем историко-культурном контексте. Тем не менее, факт оправдания Грибоедова, несмотря на имевшиеся показания авторитетных свидетелей об участии его в тайном обществе, представляет собой дополнительное основание для предположения о неединичности подобных исходов расследования. Сходные обстоятельства почти в полном объеме повторяются в делах других оправданных, против которых имелись конкретные уличающие показания. Далее мы обратимся к анализу этих случаев оправдания участников тайных обществ.

Имя подполковника Ахтырского гусарского полка Ивана Алексеевича Арсеньева

прозвучало 29 января 1826 г., на первом устном допросе его бывшего полкового командира А. З. Муравьева, который назвал Арсеньева членом тайного общества[449]. Он подтвердил это еще раз в письменных показаниях, данных на составленные сразу после этого допроса вопросные пункты. В них он свидетельствовал, что вскоре после своего присоединения к тайному обществу на юге узнал об участии в обществе офицеров своего полка: ротмистров Семичева, Франка и подполковника Арсеньева. Муравьев, более того, в своих показаниях сообщил информацию, серьезно уличающую нового подозреваемого: «…30-го числа подполковник Арсеньев, также ко мне войдя, говорит: „При теперешних обстоятельствах не быть ли готову?“ Я и ему сказал, что преступно для спасения своей кожи губить людей безвинных. И, наконец, я бы должен идти против брата родного своего (Александра 3. Муравьева, командира соседнего Александрийского гусарского полка. – П. И.

)»[450]. На следствии Артамон Муравьев настаивал на полной непричастности своего брата Александра к декабристской конспирации и его неучастии в замысле восстания. Следовательно, из этого показания вытекало, что предложение Арсеньева ставило Артамона «против брата родного своего», а значит речь шла об участии в мятеже. Весь контекст диалога – планируемое действие должно было «спасти» заговорщиков, но при этом, вполне возможно, погубить «людей безвинных», – не оставляет сомнений в том, что обсуждались перспективы восстания. К тому же, о восстании Черниговского полка Муравьев узнал, по его словам, только 31 декабря, и поэтому 30 декабря, как следовало из этих показаний, предложение Арсеньева находилось только в контексте планируемого выступления заговорщиков. Проведя устный допрос и получив эти показания, следствие констатировало: Арсеньев спрашивал у Муравьева, не приготовить ли эскадрон к участию в мятеже, после известия об аресте С. Муравьева-Апостола[451].