Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Показание, принадлежащее крупной фигуре в тайном обществе, вызвало со стороны следствия немедленное решение об аресте. Комитет запросил разрешение на «вытребование» всех названных Муравьевым офицеров его полка и одновременно решил обратиться за разъяснениями к С. Муравьеву-Апостолу и Бестужеву-Рюмину[452]. Император согласился на арест, и 31 января в журнале Комитета было записано решение об аресте всех трех офицеров Ахтырского полка и доставлении их в Петербург

[453]. 7 февраля исполняющий после ареста A.3. Муравьева должность полкового командира Арсеньев был также арестован и отправлен в Петербург. 15 февраля, после первого допроса, он был заключен в Петропавловскую крепость. Показания Арсеньева зачитывали на заседании Комитета 21 февраля, в них он полностью отрицал свою принадлежность к тайному обществу и какую-либо степень осведомленности о его существовании и планах мятежа. На главный пункт обвинения – сведения, полученные от Муравьева, – Арсеньев отвечал, что 30 декабря действительно спрашивал у полкового командира, не подготовить ли эскадрон, потому что «слышал от проезжавшего артиллерийского офицера», что «будет полку поход»[454]

. Арсеньев ссылался на неизвестного артиллерийского офицера (им был посланный от членов Славянского общества Я. М. Андреевич). По его словам выходило, что Муравьев неверно истолковал сделанное предложение, приняв слова Арсеньева за предложение участвовать в мятеже. Сам же Арсеньев, по его утверждению, имел тогда в виду, что вскоре будет получен приказ о «походе» (очевидно, против восставших).

Тем временем, в своем ответе на повторный запрос об Арсеньеве, написанном до 21 февраля, Муравьев был более осторожен: по его словам, сам он не принимал Арсеньева в тайное общество, о его членстве знал лишь со слов Бестужева-Рюмина: «только полагал сие, основываясь на словах Бестужева-Рюмина». Последний, по утверждению Муравьева, сообщил ему, что на Арсеньева «можно крепко надеяться». Муравьеву пришлось дать еще дополнительные показания об источнике сведений о членстве Арсеньева в тайном обществе и, в особенности, о том разговоре, что состоялся между ними 30 декабря; в них он подтвердил сказанное раньше[455]. Бестужев-Рюмин, со своей стороны, отрицал свое участие в приеме Арсеньева, заявляя также, что Арсеньев не состоял членом тайного общества; не мог ничего сообщить о приеме Арсеньева и С. Муравьев-Апостол. После этого Комитет решил представить подполковника Арсеньева к освобождению, как оправданного расследованием. В итоговой записке о А. З. Муравьеве в особом примечании приведена окончательная формулировка следствия об Арсеньеве: «Артамон Муравьев называл Арсеньева членом тайного общества и принял слова сего последнего в смысле готового содействовать обществу, но Арсеньев был сюда вытребован, оказался невинным и по высочайшему повелению уволен» от расследования

[456]. Такой же вывод о невиновности Арсеньева был отражен в записке о нем, представленной императору вместе с решением Комитета об освобождении. Последовала резолюция императора: «Сейчас выпустить» и, видимо, на следующий день, 22 февраля, он был освобожден с аттестатом[457]

.

Таким образом, следствие поверило Арсеньеву и Бестужеву-Рюмину. Оно предпочло удовлетвориться той интерпретацией эпизода с предложением готовить эскадрон «к походу», состоявшегося 30 декабря 1825 г., что основывалась на оправдательных показаниях Арсеньева. Обвинение со стороны А. З. Муравьева объяснялось неверно понятым смыслом слов Арсеньева, который получил сведения о скором походе полка, а вовсе не имел в виду замысел участия в мятеже.