Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Запрос С. Муравьеву-Апостолу был сделан 31 января в составе обширных вопросных пунктов. В ответах от 6 февраля он фактически перекладывал ответственность за прием артиллерийских офицеров на Бестужева-Рюмина. Тем не менее, о принадлежности Врангеля, Нащокина и других он показал вполне определенно: «Сношения между нашим и Славянским обществами были препоручены Бестужеву. Сам же я непосредственно с оным не сносился… Пыхачев, Нащокин и Врангель… (а о Глебове в первый раз слышу) приняты были прежде Бестужевым, а в Лещине причислены к Славянам, они все служат в конной артиллерии 3-го корпуса». В эти же дни, в ответах на допросные пункты от 29 января, М. Муравьев-Апостол вновь подтвердил факт членства Врангеля: «Бестужев-Рюмин мне говорил, что он принял в Южное общество Пыхачева, Нащокина, Врангеля в 1823 году в лагере 3-го корпуса»[465]

.

Таким образом, Бестужев-Рюмин признал, что Врангелю было сообщено о существовании тайного общества, но «совершенно» он принят не был. Иначе говоря, речь шла о первоначальной степени членства («несовершенном» приеме), начальной стадии процедуры. Со своей стороны, С. Муравьев-Апостол прямо говорил о вступлении всех названных офицеров в члены тайного общества, причем раскрывал длительный характер подготовки этих офицеров к вступлению в конспирацию.

На предварительном допросе у Левашева, а также на первом устном допросе в Комитете 23 февраля, Врангель полностью отверг свое участие в тайном обществе[466]

. Он отрицал показания о своем вступлении в тайное общество и в ответах на вопросные пункты, направленные к нему после допроса 23 февраля. Спустя месяц, в повторных показаниях, зачитанных на заседании Комитета 23 марта, Врангель сообщал, что летом 1824 г., во время смотра войск у Белой Церкви, он познакомился с С. Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым; дважды был у последнего по его приглашениям. В один из приездов Бестужев-Рюмин завел речь о правлении во Франции и Англии, необходимости введения представительного правления и конституции в России. Но Врангель, согласно его показанию, высказал противоположное мнение. Как свидетельствует карандашная помета на показаниях Врангеля, Комитет решил установить достоверно, кто принял Врангеля, а затем при необходимости дать ему очную ставку с обвинителями[467]

. В своих показаниях Врангель не отрицал факт знакомства с лидерами Васильковской управы и близкого общения с ними. При этом каждое такое утверждение он старался сопроводить различными оговорками, снижающими значение этих «признаний»: так, сообщая о своем знакомстве с Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым, Врангель одновременно замечает, что с ними «не был… близок», более того – избегал общения с последним, так как он производил «неприятное впечатление». Признавая, что не раз посещал обоих, он уверял, что ни о чем, кроме текущих служебных дел, разговоров с ними не имел. Признавая, что Бестужев-Рюмин сообщал о желательности для России конституции и представительного правления, Врангель одновременно свидетельствовал о своих возражениях на эти слова собеседника, настаивая на том, что имел «образ мыслей», противоположный настроениям лидеров тайного общества. Встретив такую интерпретацию «разговоров» с Врангелем в его оправдательных показаниях, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин в дальнейших показаниях о Врангеле предпочли ограничиться утверждением, что Врангель лишь приготовлялся к вступлению в тайное общество, но полноценным членом не был[468].