Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

26 января 1826 г. Александр Плещеев был допрошен на заседании Следственного комитета, затем ему были даны вопросные пункты, ответы на которые были зачитаны на следующий день. При допросе он не скрыл, что за месяц до 14 декабря, в ноябре 1825 г., слышал от Одоевского «о существовании тайного общества, имевшего целью улучшение правительства» и введение Конституции; о средствах к этому ничего, по его словам, не было сказано. Но Плещеев утверждал, что от вступления отказался, никакого участия в обществе не принимал. Комитет обратился за «справками» к «главным» членам. В связи с отрицанием Одоевским и другими подследственными формальной принадлежности Плещеева к тайному обществу следствие по его делу было завершено. К 30 марта была готова записка о Плещееве. 28 мая сделано представление об освобождении как «непричастного» к тайному обществу, а 2 июня он, так же как и Голицын, был освобожден с аттестатом[571]

. Обвиняющие данные лишь частично были внесены в «Алфавит» Боровкова.

Другой офицер Конной гвардии Андрей Карлович Ливен, как упоминалось ранее, также был назван А. Бестужевым членом общества со ссылкой на сообщение Одоевского. Спрошенный на следствии Одоевский отрицал свое участие в приеме Ливена. К допросу привлекли самого Ливена, не прибегая к аресту: он был спрошен А. Х. Бенкендорфом, членом Следственного комитета. Ливен отвечал, что Одоевский несколько раз «заводил с ним либеральный разговор», но Ливен, по его утверждению, дал понять ему «несовместимость оного» и более ничего от него не слышал. Следствие оставило без внимания показания Бестужева. Допрос Ливена состоялся не позднее 2 января 1826 г. (вероятнее всего, в последних числах декабря 1825 г.), так как сразу после него был допрошен его брат Александр Ливен; сообщение о допросе последнего отражено в журнале Комитета от 2 января 1826 г.[572]

Все показания о приеме конногвардейских офицеров отсылают к Одоевскому. Судя по всему, он предпринимал энергичные усилия, стремясь привлечь в тайное общество офицеров своего полка. Линия защиты Одоевского на следственном процессе отличалась противоречивостью; долгое время он не признавал себя участником тайного общества, затем пытался представить свое участие в конспиративных связях крайне незначительным. Эта линия, свойственная главным образом членам, занимавшим окраинное положение в тайном обществе, однако, не принесла ему успеха. Характерно, что при уличении Одоевского использовались и показания конногвардейских офицеров, которым он делал предложение вступить в тайное общество. Так, 31 марта в направленных ему вопросных пунктах указывалось, что он принимал в члены товарищей по полку; здесь же содержалась отсылка на показания Плещеева 2-го, Голицына и Ринкевича, сообщивших о предложениях, сделанных им Одоевским. В ответ Одоевский категорически утверждал: «Совершенная ложь: я кроме Ринкевича никого не принял, если могу назвать принятием то, что я ему сказал два слова: „есть общество“»[573]. Следствие, однако, не поверило Одоевскому: ведь существовали показания А. Бестужева и Оболенского, которые говорили о совершенно противоположном. Кроме того, из показаний самих конногвардейцев следовало, что предложения вступить в общество (пусть, по их словам, отвергнутые ими) поступали именно от Одоевского. Так, в итоговом своде обвиняющих показаний об Одоевском фигурировало свидетельство Плещеева. Из следственного дела последнего было взято показание о том, что Одоевский осведомил его о существовании общества, причем это показание было квалифицировано как состоявшееся «принятие в тайное общество»; также приводились данные о политическом характере тайного общества, которые были сообщены вновь принимаемому лицу: «Одоевский сказал, что цель общества была просить… Конституцию, не объявляя каким способом»[574].