Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Любопытный пример оправданного лица, в отношении которого имелись прямые свидетельства о принадлежности к тайному обществу, «не замеченные» следствием, представляет штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, адъютант командующего Кавказским корпусом А. П. Ермолова Николай Павлович Воейков. В справке «Алфавита» привлечение Воейкова к процессу прочно связывается с неподтвердившимися показаниями о его членстве в тайном обществе в Кавказском корпусе, сделанными С. Г. Волконским, который ссылался на сведения, полученные от А. И. Якубовича (Якубович отверг эти показания; существование тайного общества в корпусе А. П. Ермолова доказано не было). Поскольку Кавказское общество признали «мнимым», Воейков получил полное оправдание и был освобожден из-под ареста

[579]. Согласно справке итогового свода, о Воейкове опрашивались «главные члены» Северного и Южного обществ, все они отрицали его участие в этих организациях, равно как и в Союзе благоденствия. В выступлении 1825 г. Воейков не только не участвовал, но и не знал о его подготовке[580]

. Если опираться на справку «Алфавита», то складывается впечатление, что Воейков привлекался к следствию только в связи с вопросом о Кавказском обществе, а дополнительный опрос «главных членов» «очистил» его и со стороны участия в декабристской конспирации. В таком виде информация о причинах привлечения Воейкова к следственному процессу отразилась в основной части биографического справочника «Декабристы», которая является итогом исследовательской работы и должна отражать все накопленные научной традицией данные[581].

Действительно, побудительной причиной для привлечения Воейкова к следствию стали свидетельства о существовании тайного общества в корпусе Ермолова. Имя Воейкова впервые прозвучало в показаниях Пестеля, который на первом петербургском допросе, записанном Левашевым (3 января), назвал известных ему со слов Волконского участников Кавказского тайного общества. Император распорядился арестовать вновь названных Пестелем лиц, а на заседании Комитета 5 января было решено немедленно привлечь их к следствию. Начальник Главного штаба Дибич «принял на себя» распоряжение об аресте Воейкова, который состоялся спустя несколько дней после этого, по некоторым указаниям – 9 января[582]. 13 января Пестель в своих развернутых показаниях еще раз назвал Воейкова, причем в качестве одного из главных членов «тайного политического» общества в Кавказском корпусе, со ссылкой на данные Волконского, который почерпнул их из бесед с Якубовичем и В. Ф. Тимковским[583]

.

Однако, обратившись непосредственно к следственному делу Воейкова, исследователь будет удивлен тем, что вопрос о Кавказском обществе занимает в нем не самое значительное место, а большая часть показаний посвящена выяснению связей с тайным обществом и заговором 1825 г. На первом допросе, записанном Левашевым, Воейков свидетельствовал не столько о тайном обществе «в Грузии» (существование которого он категорически отрицал), сколько о своих связях с Якубовичем и другими членами тайных обществ. Он показал, что, находясь в Петербурге с 15 октября («отпущен из Грузии для лечения болезни…»), нередко виделся с Якубовичем «как с сослуживцем» (по Кавказскому корпусу), а через него познакомился с А. А. Бестужевым. Эти связи приближали Воейкова к руководству Северного общества, к средоточию заговора и должны были вызвать у следователей законные подозрения в знании намерений и планов заговорщиков. Воейков сообщил также, что его контакты с видными заговорщиками продолжались вплоть до 14 декабря: в этот день утром Якубович появился у него на квартире «с предложением езжать смотреть, как полки будут присягать…». Они вместе поехали на Сенатскую площадь и долгое время находились на ней, ожидая подхода гвардейских частей: согласно свидетельству Воейкова, Якубович «…ожидал… войска, уверяя, что они должны присягать на площади, наконец я сказал ему, что более ждать не могу и просил его меня завезти домой, что он исполнил, а сам уехал»[584]. Даже собственные показания Воейкова содержали некоторые основания для подозрений в его осведомленности о намерениях восставших.