Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Сохранился уникальный документ, который содержит описание и оценки расследования, принадлежащие только что освобожденному бывшему подозреваемому. В письме к Н. Н. Муравьеву от 11 апреля 1826 г., отправленному, согласно данным публикатора, частным образом, Воейков сообщал: среди арестованных нашлись «злодеи, которые хотели замарать имена гнусною клеветою. Самые неприятные слухи о корпусе нашем носились по городу. Присяга не получалась весьма долгое время. Сверх сего, знакомство мое с Якубовичем, пребывание мое в столь смутное время в Петербурге, все сие не могло не навлечь на меня справедливого подозрения…». После допроса у Левашева в Зимнем дворце Воейков узнал: «Главное обвинение мое состояло в том, что будто в Грузии существует также общество злоумышленников и что я должен быть одним из членов оного, сие донесение сделано было генерал-майором Сергеем Волконским… Невзирая на все слухи весьма дурные о нашем корпусе, я так был уверен, что они несправедливы, что ручался головою своею, что у нас нет общества… После сих допросов я был представлен к государю и точно так же ручался за корпус головою и решительно утверждал, что у нас нет общества. Государь со мною говорил милостиво и довольно долго, после чего я был опять отвезен в Главный штаб и содержан до тех пор, пока не собраны были доказательства в моей невинности»[618].

Версия причин ареста и «главного обвинения», которой придерживается Воейков в письме, во многих элементах совпадает с итоговыми формулами следствия. Она целиком ограничивается неподтвержденным подозрением о Кавказском обществе; о других обвинениях, предъявленных автору, в письме умалчивается, как и о показаниях, которые подтверждали участие Воейкова в тайном обществе. Едва ли это случайно. Упоминание об акте освобождения сопровождается информацией о благородном и откровенном поведении автора письма на допросах, о случайности упавших на него подозрений. Несомненно, Воейков был заинтересован в сокрытии имевшихся против него серьезных обвинительных свидетельств, в концентрации внимания адресата на официально считавшемся «ложным» подозрении о Кавказском обществе, по которому автор письма был оправдан. Все это, в совокупности с дистанцированием от «общества злоумышленников», создает впечатление о полной невиновности освобожденного. Конкретные показания о принадлежности Воейкова к тайному обществу оказались скрытыми. Эти же показания остались невостребованными и следствием.

Штабс-капитан л.-гв. Измайловского полка Илья Федорович Львов

был арестован по распоряжению, отданному командующим Гвардейским корпусом Воиновым 24 января 1826 г. Основанием для ареста стали показания Оболенского, который поместил в представленный им 21 января обширный список членов тайного общества фамилию Львова и в пояснение сообщил: «Львов и Кожевников приняты за несколько дней до 14-го декабря и, не командуя ротами, должны были действовать лично». Речь, таким образом, шла ни много ни мало об участии в военном мятеже. Кроме того, один из руководителей тайного общества в Петербурге и заговора 14 декабря открыл в своих показаниях, что о существовании тайного общества и его цели Львову сообщили сначала Н. П. Кожевников (тоже офицер Измайловского полка), а затем Я. И. Ростовцев[619].

И. Ф. Львов был сыном Федора Петровича Львова – человека, достаточно близкого к императорской фамилии, действительного статского советника, помощника статс-секретаря Государственного Совета по департаменту военных дел, известного музыканта, ставшего в 1826 г. директором Придворной певческой капеллы. Семейство Львовых было очень хорошо известно новому императору, оно пользовалось влиянием в придворных кругах[620].

В ходе следствия быстро выяснилось неучастие Львова в действиях заговорщиков в Измайловском полку и в самом выступлении на Сенатской площади. В сводке данных о поступках арестованных офицеров в день восстания, собранных в Измайловском полку, о Львове сообщалось: во время присяги находился во фронте (своего полка. – П. И.),

в сопротивлении присяге, организованной группой заговорщиков, не участвовал. Вместе с тем, по собранным данным, Львов оказался человеком, тесно связанным с участниками заговора из числа Измайловских офицеров, – прежде всего с наиболее активным из них, Кожевниковым, который являлся к тому же его дальним родственником. 14 декабря ротный командир измайловцев И. И. Богданович, участник заговора, позвал Львова и «просил по родству унять Кожевникова, который (по словам его) бог знает, что делает с его стрелками». Львов отправился к Кожевникову, уговаривал его от имени Богдановича, упрашивал «не губить себя и отца своего…». Кроме того, стало известно, что 14 декабря офицер Конной гвардии (вероятно, Одоевский), встретив Львова, спрашивал у него как у своего товарища по заговору: «Что же не идет сюда ваш полк?»[621]