Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Причастность братьев Креницыных к заговору, несмотря на оправдание их следствием, все же не осталась незамеченной. В отличие от большинства лиц, признанных невиновными, Креницыны находились на подозрении и после 1825–1826 гг. Бывший дивизионный начальник Измайловского полка император Николай I хорошо помнил каждого офицера и, по всей видимости, во время следствия тщательно наблюдал за тем, кто из них и в какой мере окажется причастным к тайному обществу и событиям 14 декабря. Поэтому когда вскоре после 1825 г. к нему поступил донос-характеристика на некоторых офицеров-измайловцев со сведениями о причастности их к заговору 1825 г., он счел нужным отразить в особых пометах свое мнение, основанное на материалах следствия 1825–1826 гг. и собранных в полку данных о поведении офицеров-заговорщиков 14 декабря. Пометы Николая I – очень важное и крайне любопытное свидетельство тех представлений о причастности офицеров полка к заговору, которые оформились у императора после окончания следствия. Почти все офицеры из списка, представленного вместе с доносом, были так или иначе «оправданы» замечаниями Николая I, за исключением братьев Креницыных. Напротив фамилии «поручика Креницына 1-го» император написал: «Он почти наверное участвовал в заговоре 14-го числа», напротив фамилии «подпоручик Креницын 2-й» – «Истинный негодяй», демонстрируя свое личное отношение к офицеру, подозревавшемуся в принадлежности к заговору[642]

. Оценивая свидетельство, можно сделать вывод: несмотря на оправдание во время следствия, эти офицеры оставались в глазах высшей власти «виновными»: император, по-видимому, считал их заговорщиками, избежавшими наказания. В данном случае налицо ясные доказательства того, что акт оправдания следствием не исключал убеждения власти в неправильности итогового решения следствия, ее уверенности в сокрытии имевших место в действительности фактов и обстоятельств.

Говоря об освобожденных и оправданных в ходе следствия лицах, исследователь не может пройти мимо Василия Петровича Зубкова

и Бориса Карловича Данзаса. В

ходе расследования причастности их к тайному обществу сложилась весьма запутанная ситуация, наблюдаемая также в значительной степени и в исследовательской традиции, при оценке участия в декабристском союзе. Не позднее 6 января В. И. Штейнгейль, на первом допросе, снятом Левашевым, открыл, что он «видел частое сношение» И. Пущина с В. П. Зубковым, Б. К. Данзасом и Павлом И. Колошиным, при этом сам не мог подтвердить участие этих лиц в тайном обществе. Показание привлекло внимание императора, который на основе не очень четких свидетельств Штейнгейля отдал распоряжение о привлечении к процессу Зубкова и Данзаса: 6 января на заседании Комитета начальник Главного штаба Дибич объявил высочайшее повеление арестовать их[643]

.

13 января состоялись первые допросы Данзаса и Зубкова на заседании Комитета, а затем им были даны вопросные пункты. Данзас показал, что в тайном обществе не был, но знал от Пущина о его существовании и цели – распространении образования и искоренении злоупотреблений. Зубков же свидетельствовал, что ничего не знал о тайном обществе и не слышал о его существовании. На заседании 14 января в связи с показанием Данзаса было решено спросить Пущина: не открывал ли он еще что-нибудь, а Зубкова представить к освобождению. На показаниях Зубкова появилась помета Татищева: «О освобождении представить государю императору»[644]. Но резолюция императора на докладной записке о заседании Комитета гласила: «Повременить»[645].