Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Зубков оставил любопытнейший документ: «Рассказ о моем заключении в Санкт-Петербургской крепости», одно из первых по времени мемуарных свидетельств об аресте и привлечении к следствию по делу декабристских тайных обществ, созданное «по горячим следам» спустя несколько месяцев после освобождения. Особую ценность документу придает его синхронность событиям, свойственная ему подробность в описании основных процедур следствия. Это обстоятельство открывает уникальные возможности для оценки мотивов поведения подследственных, с одной стороны, и для анализа политики следствия, с другой. В «Рассказе» Зубкова можно обнаружить уникальные данные о приемах ведения «устных» допросов Комитетом, характере воздействия руководителей следствия на подозреваемого, которые нельзя извлечь из сохранившихся документов следствия. Зубков отразил существенно важные принципы, методы и приемы ведения устных допросов, которые, в той или иной степени, проявлялись в большинстве других случаев, в том числе в случаях подозреваемых, оправданных затем в ходе процесса. Это обстоятельство придает источнику особую ценность в контексте изучения особенностей расследования по «делу декабристов».

«Рассказ» позволяет установить тот пласт настроений и мотивов поступков подследственного, который трудно обнаружить в фиксированном виде в тексте даваемых им показаний, а также лучше понять характер воздействия на личность арестованного тех или иных шагов следствия. Вместе с тем, при сопоставлении с оригинальными показаниями Зубкова открывается возможность оценить точность его воспоминаний, критически проверить мемуарное свидетельство.

В ракурсе изучаемой проблемы оправдательный вердикт следствия в отношении Зубкова, несмотря на имевшиеся показания об участии его в тайном обществе, принадлежность мемуариста к категории оправданных наделяют рассматриваемый документ особым значением для настоящего исследования[652]

.

«Рассказ» Зубкова передает важные и, несомненно, типичные элементы «обработки» следователями вновь арестованного лица во время устного допроса – как предварительного, проводившегося Левашевым, так и «формального», на заседании Комитета. Так, согласно «Рассказу», Левашев начинает допрос сразу с сообщения об уличении нового подследственного свидетелями – его близкими друзьями и товарищами по службе, хорошо осведомленными лицами, предлагая немедленно признаться в принадлежности к тайному обществу, не усугубляя свою вину «запирательством». Если вновь арестованный отвергал сделанные против него показания, то заявлялась возможность очной ставки с теми, кто свидетельствовал против него. Сведения об обвинениях со стороны товарищей, так же как и угроза очной ставки, конечно, должны были серьезно воздействовать на допрашиваемого. Зубков, согласно мемуарному «Рассказу», на этом допросе счел возможным «открыть» о предложении, сделанном ему в 1817 или 1818 г., – вступить в литературное общество (не политическое, т. е. не антиправительственное). Вместе с тем он категорически отрицал свою принадлежность к тайному обществу политического характера. Обращение к оригиналу показаний Зубкова существенно корректирует это сообщение: согласно записи допроса Левашевым, Зубков указывал на то, что в 1818 или 1819 г. ему было предложено Ф. П. Шаховским вступить в общество, в котором требовалось жертвовать 10% своего годового дохода. Это сообщение поразительным образом совпадает со сведениями из доноса члена Союза благоденствия М. К. Грибовского, который сообщал, что члены этого Союза обязаны жертвовать 10% своих доходов. Кроме того, в показаниях Зубкова ничего не говорится о литературном характере этого общества. Можно уверенно полагать, что Шаховской предложил Зубкову вступить в Союз благоденствия, но тот, если опираться на его собственное показание, отказался[653]

. В 1817 г. Зубков окончил Училище колонновожатых; именно в это время из среды воспитанников Училища активно набирались новые члены Союза благоденствия[654]. В мемуарном «Рассказе» Зубков, как представляется, счел за лучшее упомянуть о литературном характере того общества, в которое его приглашали.