Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

К. Чевкин (а через него и старший брат Александр) по своей службе и личным отношениям был тесно связан с офицерами Генерального штаба П. П. Коновницыным, Д. А. Искрицким, С. М. Палицыным. Кроме того, М. И. Пущин вспоминал, что он и некоторые другие будущие заговорщики в конце 1825 г. не раз собирались на квартире Чевкиных, рядом с Синим мостом, недалеко от дома, в котором жил К. Ф. Рылеев[1003]. Эти собрания были достаточно регулярны; посещавшие их составляли особый дружеский кружок. Очевидно, К. Чевкин со своим братом входили в окружение целого ряда участников декабристского заговора.

Отметим особо, что братья Чевкины принадлежали к кругу воспитанников Пажеского корпуса, к которому необходимо отнести нескольких участников тайных обществ. Так, помимо Свистунова, у которого не раз бывал К. Чевкин, в него входили А. С. Гангеблов, Н. Н. Депрерадович, Я. И. Ростовцев, Преображенский офицер Н. В. Шереметев, конноартиллерист И. П. Коновницын[1004]. Благодаря родственным и служебным связям, несомненно, к этому же кругу тяготели П. П. Коновницын и Д. А. Искрицкий. Вполне понятно, что, приехав в Петербург, А. Чевкин возобновил свои знакомства среди бывших пажей-совоспитанников.

Как видно из этого, вовлеченность в заговор братьев Чевкиных могла быть достаточно серьезной, и в таком случае А. Чевкин через знакомых своего младшего брата и бывших соучеников получил вполне точные и развернутые сведения о задачах заговорщиков, о действиях, необходимых для предотвращения новой присяги.

Таким образом, на основании свидетельств первоисточников становится понятным, что, приехав в Петербург, А. Чевкин оказался весьма близким к кругу непосредственных участников декабристского заговора. И если он не стал формально членом тайного общества, то по крайней мере органично вошел в ближайшее окружение декабристов, присоединился к тем, кто был в той или иной мере осведомлен о потаенных политических планах заговорщиков. В этих условиях нельзя исключать того, что действия Чевкина накануне 14 декабря были прямо обусловлены его постоянным контактом с заговорщиками.

Известные отношения Чевкина с офицерами Генерального штаба, дружеская связь с Искрицким, непосредственно сообщавшимся с Оболенским и Рылеевым, другие связи, доступные ему благодаря обучению в Пажеском корпусе (Свистунов и др.), – все это говорит о его несомненной включенности в декабристскую среду. Чевкин оказался связанным с центром декабристского заговора через его относительно периферийных участников – офицеров Генерального штаба. Что же касается формальной причастности к заговору, то представляется очень возможной его непосредственная принадлежность к участникам заговора; возможно, он знал и о существовании декабристской конспирации.

В этой связи достаточно примечателен сам факт осведомленности о поступке Чевкина лиц из декабристской среды (упоминания о нем в воспоминаниях Розена, М. Бестужева, Якушкина). Большая часть этих мемуаров появилась еще до выхода в свет книги М. А. Корфа и, тем более, до публикации свидетельства анонимного автора в «Русской старине». Этот факт, конечно, можно объяснить распространившимися 14 декабря и в последующие дни рассказами о происшествии в казармах преображенцев. Вместе с тем, можно выдвинуть другое объяснение: поступок Чевкина стал быстро известен лидерам тайного общества именно потому, что он был обусловлен включенностью этого офицера в заговор. Ведь при установленной благодаря новым свидетельствам прямой связи «Чевкин-Искрицкий» неудивительно, что о действиях Чевкина уже утром 14 декабря были извещены Оболенский и другие руководители тайного общества. Отметим при этом, что авторы более ранних свидетельств об эпизоде с Чевкиным из декабристской среды – Перетц и Искрицкий – в Сибири не находились и не имели возможности сообщить сведения о его действиях осужденным декабристам.

В этом контексте не покажется невероятной и возможность того, что сам приезд Чевкина в казармы преображенцев был обусловлен не столько его «безрассудной пылкостью», сколько непроявленной в 1825–1826 гг., но совершенно конкретной связью с центром политического заговора. В этой связи особенно примечательным видится то обстоятельство, что Чевкин приехал в казармы Преображенского полка с офицером, не названным в показаниях Перетца.