Новый Мир ( № 10 2000)

Мой анализ стихотворения о бессоннице С. Бочаров называет “придуманным” и “искусственным”, заявляя, что его “нельзя подтвердить на тексте стихотворения”. Конечно, нельзя — если читать этот анализ скользящим взглядом, не видя у меня

процесса поисков,

который идет рядом с разбором “Домика в Коломне”; если оставить от процесса примитивно сформулированный результат, неузнаваемо извращающий и плоть, и дух моего текста; конечно, нельзя, если и сами пушкинские стихи принять не как процесс, в самом решительном месте оборванный, а как “моментальную” голограмму, в готовом виде упавшую на бумагу, ни из чего в опыте автора не вытекающую и ни к чему не ведущую; если, наконец, не принимать во внимание глубокую “инфраструктуру” — черновые варианты, на которые я опираюсь и которые есть поистине “история” в цветаевском смысле. Из них видно, как поэт отважно пошел навстречу искушению “духа времени” (по замечанию Б. М. Цейтлина) — того самого духа секуляризации и материализма, для которого нет в бытии ничего, кроме “горизонтали”, “материи”, “природы”, и само бытие возникает без наития вертикали духа, тех сфер, где “Вечности бессмертный трепет”, “Топ небесного коня”, — сфер, вначале возникших в черновике, а в беловом тексте устраненных, как если бы они не существовали вовсе.

Что же “придуманного”, “искусственного” в таком, как я условно выразился, эксперименте, — пусть задолго до Достоевского и даже до Блока (с его сознанием бессмысленности молитвы)? Ведь Пушкин уже и “Анчар” написал, мир которого построен на одной только материи, то бишь “природе” (“жаждущих степей”); и о “равнодушной природе” сказал — словно в прямой спор с будущим тютчевским “Не то, что мните вы, природа”. И не в родстве разве этот “опыт” с “ахинеей” Ивана Карамазова, и не того же ли порядка вопрос, как и тот, на который положительный ответ передает со слов Петруши Федька Каторжный: “Говорят, что все одна природа устроила...” — каковой ответ в XX веке научно обоснует академик Опарин?