Новый Мир ( № 10 2000)

Все это не так уж трудно, при внимательном чтении, увидеть, но мой оппонент не видит. Для меня лирика Пушкина есть

путь,для С. Бочарова любая лирика, в том числе и пушкинская, — преимущественно “

объем

”. “Путь” для моего оппонента понятие “идеологическое”, а “объем” — поэтическое. Видя в лирике Пушкина “путь”, я “придумал” свое понимание стихов о бессоннице: для того, чтобы это стихотворение, как пишет С. Бочаров, “оправдать... Чтобы не было на пути поэта нового „Дара напрасного...” ...Навести порядок в картине пушкинской лирики...”. А на самом-то, мол, деле “новый „Дар напрасный...”” все-таки был, состоялся: в стихах о бессоннице, говорит мой критик, заключено обращение “к той же жизни”, что и в “Даре...”.

Тут кстати приходится правка Жуковского, которая так по душе моему оппоненту. Жуковский заменил вопросительное, требовательное и тревожное “Смысла я в тебе ищу...” утвердительным, примирительным,

побежденным“Темный твой язык учу...”. В итоге выходит: с одной стороны, в “болдинских ночных стихах” жизнь — как и в “Даре...” (“Цели нет передо мною”) — напрасна, случайна, бессмысленна, бесцельна, а с другой — язык ее темный необходимо “учить”: жить-то надо! Таким образом, все сходится: мировоззрение поэта остается тем же, “что и двумя годами прежде, в мрачном тоже стихотворении”, взгляд поэта на жизнь (“правда поэта”) — тоже, идея “пути” дезавуирована, а витальный “объем” возрастает.

По-земному это очень понятно, по-житейски здраво, нет ни особых духовных драм, ни “метафизических заглядов”: “объем” — понятие, в общем, довольно благополучное, обязательств не налагающее, удобное и даже, я бы сказал, уютное — не то что “путь”.