Новый Мир ( № 10 2000)

Это удивительное, почти до детскости простодушное, радостно-изумленное (вроде “Ай да Пушкин, ай да сукин сын!”) и в то же время щемящее признание — финал самой, может быть, вдохновенной из составивших книгу “Сюжеты русской литературы” статей: “Холод, стыд и свобода”; она же — одна из выдающихся работ современного литературоведения также и по своей, не побоюсь сухого слова, дельности.

Посвящена статья тому эпизоду романа Достоевского, “где автор заставил своего бедного героя читать подряд „Станционного смотрителя” и „Шинель” и высказываться об этих произведениях”; “прочтение этого эпизода можно уподобить расщеплению ядра с высвобождением неподозревавшейся смысловой энергии”, — пишет С. Бочаров, и оно приводит его в сферы, где мерцает “нечто вроде глубинного мифа русской литературы”, в котором в свою очередь скрыты “очертания иного — общечеловеческого вечного мифа”. Тем самым работа эта открывает большие возможности для изучения как раз того духовного и ментального “своеобразия русской литературы”, о котором говорилось выше, на первых моих страницах.

Здесь не место, по жанру, рассыпаться в восхищениях, разбирая или просто пересказывая ход аналитической мысли в этом шедевре моего супостата; придется, в нарушение известного правила критики, сказать не только (может быть, и не столько) о том, что есть в статье, но и о том, чего в ней нет; это имеет отношение к нашей теме.

“Холод, стыд и свобода” — завидное название. Красота — форма истины, когда красота неподдельна: название содержит в себе некоторые истинные “параметры”, атрибуты, условия той “русской духовности”, что воплотилась в русской культуре, в нашем случае — литературной классике.