o 8b191ad8675a2039

искоренить скверну на земле нашей, и меня защитить.

Матвей Вельяминов приложился к царевой руке, оцарапав губы о холодный тяжелый

перстень.

— А про Петьку спрашивал? Где он?

— Нет его нигде. И не видел его никто вот уже два дня.

— А сестра твоя? Тоже, небось, исчезла, а куда — неведомо?

Матвей молчал. Иван Васильевич усмехнулся.

— По всем статьям меня боярин обставил, как есть, по всем.

— Дак может,на Белое море людей спослать-то? Али в Новгород?

Иван вдруг — Матвей аж вздрогнул — залился хохотом.

— Не такой дурак Петька, чтобы сейчас на границу бежать.

— А куда ж они?

— Русь у нас большая, укроет она и сестру твою, и Петьку, да так, что и следа мы ихнего не

сыщем. Однако ты вот что, приведи-ка мне этого Янкина, и толмача захвати по дороге. Не

верю я, что Петька ему ничего не сказал.

Энтони Дженкинсон невозмутимо взглянул на царя и сидевшего у его ног Матвея.

— Мне известно, государь, лишь то, что мистер Кроу повенчался с миссис Мартой и увез ее

в свадебное путешествие, как это принято у нас, в Англии. Конечно, все случилось очень

быстро и неожиданно, но, ваше величество, молодежь… — он позволил себе чуть

улыбнуться.

— Свадебное путешествие, говоришь? — Иван прищурившись, наклонил голову.. — И

далече?

— А вот этого не сказал, ваше величество, — развел руками Дженкинсон.

— Ну что с молодежью поделать, пусть себе гуляют, — натянуто улыбнулся царь. —

Мануфактуру канатную в Вологде, о коей говорили мы, езжайте закладывать.

— Благодарю, государь. И в Ярославле надо обустроить Английский двор, ибо река Волга

есть величайшее достоинство вашей земли, сплав по ней дешев и быстр и сможем мы

достичь даже самых отдаленных мест.

— Дело говоришь, а теперь ступай.

Матвей взорвался: «Да врет он, сука, знает, где Петька паршивец, а где Петька, там и

Марфа. На кол его!».

Иван Васильевич наотмашь ударил Матвея по лицу.

— Да ежели бы, дурья твоя башка, у твоей сестры бабья щель не вдоль, а поперек была,

мне приязнь королевы аглицкой все одно куда как дороже. Я, Матюша, в отличие от многих,

все больше головой думаю. Можно, конечно, и Петьку Воронцова на дыбу подвесить, и весь

Английский двор на колья пересажать, только ты чем тогда на Ливонской войне воевать

собираешься? Палками? Оружие-то они нам поставляют. Ах ты господи, откуда тебе знать,

ты ж не воевал ни разу.

Матвей молчал, отведя глаза в сторону и глотая слезы.

— Не зря твой батюшка греками воспитывался, что с бабкой моей, Софией Палеолог, упокой

Господи душу ее, на Русь приехали. Византиец он, как есть византиец, хитрая лиса, все

сделал по-своему. И жену себе под стать подобрал, они там в Новгороде ровно клинки

булатные, хоть огнем их жги, хоть мечом руби, они только крепчают. Огнем… Хм… —

ухмыльнулся Иван собственным словам. — А ну-ка, седлай коней, навестим твоего батюшку,

поговорим с ним и женой его о том, о сем. Интересны мне дела и знакомцы их новгородские,

даже больше, чем Петька беглый. Ох, Матюша, сотру я это змеиное гнездо новгородское с

лица земли, помяни мое слово. Волхов ихний кровью потечет, дайте только время.

— Да они небось уж далеко отсюда, — хмуро пробормотал Матвей, шмыгнув носом.

— Эх ты, дурень, — царь с жалостью взглянул на Вельяминова-младшего, — не был ты в

бою с Федором Васильевичем. Отродясь он с поля брани не отступал, и сейчас не отступит.

Феодосия с Федором, обнявшись, стояли у окна. С дальнего холма к усадьбе спускались

всадники с факелами.

Она вопросительно взглянула на мужа. Он кивнул. Пора.

Она потянулась за кинжалом, но Федор остановил ее.

— Помнишь, что я говорил? Лучше я жену али дочь своей рукой порешу, чем на поругание

отдам.

Она закатала рукава сарафана, обнажив нежную, молочную кожу.

— Я люблю тебя. — Она в последний раз поцеловала его сухие, до боли любимые губы. —

Люблю и буду ждать.

— Я скоро, — пообещал Федор и полоснул клинком по ее рукам — от локтя до запястья, до

кости. Феодосия не произнесла ни звука, только лицо ее враз побелело, как мрамор.

— Как хорошо… с тобой. — Золотистые ресницы дрогнули и она затихла, вытянувшись в

струнку в луже крови, залившей все ложе.

Затрещала дверь.

«Я скоро», — пообещал он еще раз и тяжело поднялся, сомкнув руку на мече. Обернулся и

увидел, как светло и покойно улыбается убитая его рукой жена. Никогда до этого не

чувствовал Вельяминов такого — будто рвалось у него сердце, разлетаясь на клочья, боль

отдавала в руку и спину, и не осталось у него ничего, кроме боли. Он пошатнулся.

— Фео до сия… — прошептал он и упал на колени рядом с ложем, так и не выпустив из рук

меча.

Дверь, не выдержав натиска нападавших, рухнула. Матвей замер на пороге с факелом в

руках.

— Отец!

Царь оттолкнул Матвея, бросился к Вельяминову, пачкая одежду в крови.

— Не смог ты, Иван, забрать у меня самое дорогое, — улыбнулся сквозь муку Федор

Васильевич и навсегда закрыл глаза, с облегчением подумав: «Я иду к тебе, я скоро».

«Сего ради руки наши не связаны суть, а мечи в них да послужат нам службу прекрасну.