Ахмед внезапно вспомнил битву при Лепанто, где он был на левом фланге, под
командованием адмирала Улуджа Али. Три года назад ему было семнадцать, и это было его
первое крупное сражение.
Они тогда не только устояли против испанцев с итальянцами – единственные из всего
оттоманского флота, но даже захватили флагман Мальтийского ордена.
Даже при отступлении они с адмиралом продолжали собирать разрозненные галеры и
привели в Стамбул почти сто кораблей.
Когда они с отцом остались наедине, Селим вдруг посмотрел в зеленые, цвета морской
воды, глаза Ахмеда, и сказал: «Я горжусь тобой». Он готов был умереть от счастья, стоя на
одном колене, принимая от его величества кривой наградной меч.
-Так что, мамочка,- улыбаясь, сказал Ахмед, - ты за меня не волнуйся, у нас там сейчас уже
тихо. Как Мустафа?
Джумана улыбнулась. «Хвалят его. Наместник в Египте пишет, что доволен – хоть и молод
твой брат, но командир из него разумный, солдаты его любят. А Халида родила летом, - они
с мужем пока здесь, не уехали еще в провинцию его, - так, что ты теперь дядя, - Джумана
улыбнулась. «Здоровый, крепкий мальчик. А я, выходит, бабушка».
-Мамочка, - Ахмед обнял ее. «Ну, какая же ты бабушка! Ты самая молодая и красивая на
свете».
Джумана шутливо подтолкнула сына. «От тебя внуков, когда ждать? Там у вас, конечно,
негде с женами жить, может, пока ты здесь, выберешь кого-нибудь, при мне будет, все
веселее нам обоим».
-Подумаю, - Ахмед поцеловал ее в щеку. «Ладно, пойду к отцу, он велел раньше полудня не
появляться. Он все еще? – мужчина поднял брови.
-Да, - Джумана внезапно, сочно выругалась. «Говорят же: «An old man who takes a young wife
invites Death to the wedding».
Она научила всех своих детей английскому, так что Ахмед понял и рассмеялся.
-А еще говорят, - терпение горько, но плод его – сладок, мамочка. Потерпи еще немного,
ладно?».
Джумана только вздохнула.
Когда сын ушел, она позвонила в колокольчик. Секретарь сразу же появился на пороге.
-Отнесешь Соколлу, - передала Джумана записку евнуху. «Та, о коей говорили мы –
готова?».
-Она готова, кадина, - поклонился мужчина. «Только с чем она пойдет?»
Женщина поманила к себе секретаря и шепнула что-то ему на ухо.
Брови евнуха взлетели вверх. «Госпожа, вы умнейшая из женщин!».
Джумана только сладко улыбнулась.
Оставшись одна, она посмотрела на свой сад. Розы все еще цвели – пышно, увядая.
-Совсем, как я, - подумала женщина. «Ну, ничего, сначала от волчицы надо избавиться.
Волчата – дело быстрое, шнурок на шею и отродью ее, и девке – на всякий случай. Но
сначала она – и так, чтобы никто ничего не заподозрил. А потом уже с Нур-бану разберемся,
торопиться некуда».
Она вышла в сад и сорвала розу, вдруг – всем телом, - вспомнив дом серого камня на
обрыве, у холодного, такой непохожей на эту, воды. Там тоже росли розы, и смеялся
маленький, едва научившийся ходить ребенок. Он был золотоволосым, с глазами цвета
моря.
Джумана медленно перекрестилась и почувствовала, как по ее мягкой щеке стекает слеза.
Селим, проводил глазами сына и вздохнул, покрутив в длинных пальцах султанскую печать.
- Молод, молод, еще как молод, - пробормотал мужчина. «Молод и горяч. Хороший воин,
смелый боец – но ведь этого недостаточно».
Он раскинул руки и потянулся – всем телом. Он отпустил жену, только когда Ахмед уже
ждал его, и вот уже, - Селим, усмехнулся, - скучал по ней. «Пери, - вспомнил он какого-то
персидского поэта, и, порывшись в шкатулке, выбрал подходящий камень.
-Ювелира и оружейника мне, - приказал он пажу.
Султан подошел к огромному, выходящему на Босфор, окну и задумался.
-Мурад», - он поморщился. «Сын своей матери. Двадцать восемь почти, а все еще как
мальчик – читает стихи, охотится, рисует миниатюры. И эта его венецианка, Сафийе –
пляшет под ее дудку . Все же молодец Нур-бану – из своих сыну жену подсунула, та
свекрови в рот смотрит».
-Ахмед, - султан провел пальцем по стеклу. «Еще юнец. И Джумана, - у Селима, дернулась
щека, - уж слишком она жестока. И сыновья у нее такими же будут».
Селим, оторвался от моря, что простиралось перед дворцом во все стороны, и обернулся к
ремесленникам.
-Снимешь мерку с руки его высочества, - сказал он оружейнику, - и до вечера, чтобы была
готова. Клинок тупой сделай, еще не хватало, чтобы сын мой порезался, храни его Аллах.
-А ты, - повернулся, Селим к ювелиру, - вот этот изумруд оправь так, - султан быстро
набросал что-то на листке. Ювелир всмотрелся и позволил себе улыбнуться. «В золото? -
спросил он.
-Нет, в электрум. Есть же у тебя? – спросил султан.
-Конечно, - поклонился ювелир.
-Как раз к волосам ее, - подумал, Селим, оставшись один.
-Если бы за камень можно было купить силу и молодость», - он вздохнул. «Лет двадцать,
может быть, Аллах мне еще даст – а что потом? Оставить ее одну, на милость наследника,
кем бы он ни был? Даже сын,- или сыновья, коли на то будет милость Всевышнего, - ее не
защитят. К дочери ехать – тоже еще неизвестно, как там все сложится, при шахском дворе».
Он провел рукой по чуть седеющим, но еще ярким волосам, и вспомнил сына. «Саблю