- Привезли, конечно, - ответил Дайчи, и, увидев мать, добавил: «Отец просил комнаты для
священников приготовить»
- Я помогу вам, Тео-сан, - поднялась Мияко.
Марико ловко села на татами, и пощекотав Сейджи, потребовала: «Рассказывай! Как тебе в
Нагасаки, понравилось?»
- Очень, - горячо ответил брат. «Настоящий город, большой, не то, что наша деревня, - он
презрительно махнул рукой. «Мы с отцом в церковь ходили, наконец-то! А священников двое
приехало – отец Джованни и отец Франсуа, они оба на японском языке говорят. И еще
воспитанник отца Джованни, Хосе, ему двадцать один год, а он уже врач, представляешь!»
Марико раскрыла рот.
- Вот, - добавил Дайчи, - а ты собираешься, стать этим цветком сливы, тьфу! – юноша
презрительно искривил рот. «В мире столько всего интересного, а ты будешь тут сидеть, и
даже за стены замка выйти не сможешь. Тебе же пятнадцать лет только, Марико, зачем это
тебе!»
Девушка взяла Сейджи на колени, и, поцеловав светлые кудри на затылке, грустно ответила:
«А что еще делать? Мужчинам хорошо, им все можно, а меня замуж никто не возьмет. Ни
там, - она махнула рукой на восток, - ни здесь. А так, - Марико пожала плечами, - хоть буду
жить спокойно. Не в ойран же мне идти, или в монастырь».
- Еще чего не хватало, - пробормотал брат. «И все равно – ты же не любишь его светлость»
- Не люблю, - согласилась Марико. «А тут никто никого не любит, вон, - она показала на
дверь, - Мияко-сан своего мужа покойного, - девушка перекрестилась, - в первый раз на
свадьбе увидела . Однако больше двадцати лет с ним прожила».
-Что тут никто никого не любит, - это неправда, - спокойно ответил Дайчи, - я собираюсь
жениться только по любви.
-Да тебе придется на какой-нибудь уродине жениться, братик, - вздохнула Марико, - хорошая
девушка за такого, как ты, не пойдет.
- Мне это неважно, - спокойно ответил Дайчи, - как она будет выглядеть. Главное, чтобы мы
с ней любили друг друга. Его светлость тоже тебя не любит, не надейся.
Марико покраснела. «Он мне подарки присылает, кимоно…»
- Да ты для него вон, - брат показал в угол, где Сейджи возился с вырезанными из дерева
фигурками животных, - новая игрушка, и все.
Ребенок размахнулся, и, смеясь, швырнул в угол ярко расписанного красками петуха. Дайчи
встал, чтобы его поднять, и, обернувшись, добавил: «Видела, что с игрушками делают? Вот
и подумай, что с тобой дальше будет».
Марико молчала, опустив изящную, убранную заколками с жемчугом, голову.
На террасе пили чай.
Джованни вдохнул аромат, поднимающийся от простой, серой, с рисунками камыша, чашки,
и сказал даймё: «В Европе этот напиток пока мало, известен, но за ним – будущее».
Масамунэ-сан улыбнулся: «Я удачно торгую им с испанцами, видите, даже язык их немного
знаю, но у вас, сенсей, очень хороший японский. Для иностранца, конечно, - добавил даймё.
- Спасибо, - ответил священник. «Я понял, что язык лучше всего учить в двух местах – на
рынке и над страницами стихов. Тогда он получается одновременно изящным и живым».
- Удивительно, - вдруг сказал даймё, - вы мне напоминаете наших монахов. Ну, не всех, - у
нас тоже хватает дураков, - но самых лучших. Странствующих, тех, кто не привязан к
монастырю.
- Я такой и есть, - Джованни выпил чая. «Я четверть века, как принял сан, и с тех пор,
кажется, уже весь мир объездил. Ну, потом у меня появился воспитанник, и стало немного
веселее, - он улыбнулся.
- Пойдемте, прогуляемся по саду, - предложил даймё. «Я, конечно, украл вас у остальных, -
Масамунэ-сан мимолетно улыбнулся, - но им надо обустроиться, Масато-сан давно не видел
семью, а мы с вами сможем спокойно поговорить.
Джованни посмотрел на ухоженный, аккуратный, с маленькими каналами, легкими
мостиками, и беседкой на озере, сад, и ответил: «С удовольствием, ваша светлость. Там
пока отец Франсуа все подготовит для крещения, ну а Хосе, пользуясь вашим разрешением,
отправился в город – смотреть там больных».
- Скажите, - внезапно спросил даймё, - он ведь хороший врач? У нас просто, как вы знаете,
лекари – все старики, да и не сидят они на одном месте, пока дождешься их, больной и
умереть может.
- Очень хороший, - спокойно ответил Джованни. «Он в четырнадцать лет поступил в
университет, такое редко бывает, и потом шесть лет учился. Ну и сейчас, конечно,
продолжает».
- Тогда у меня будет к нему одна просьба, - задумчиво сказал Масамунэ-сан. «Ну, я его сам
найду, вы не затрудняйтесь. Смотрите, какие красивые в этом году хризантемы, как огонь».
- Я люблю белые, - Джованни чуть улыбнулся. «Помните же, что Сайгё писал о них –
соперницы зимнего инея».
- Я бы хотел услышать что-то из вашей поэзии, - вдруг попросил даймё. «Масато-сан ее не
знает, он только здесь стал интересоваться стихами, - его светлость рассмеялся, - а вы, я
уверен, можете прочесть.
- Могу, - согласился Джованни и, мгновение, подумав, закрыв глаза, начал:
Когда моя надежда, увядая,
Не прежнею пришла ко мне дорогой,
Размытой болью и закрытой сном,
И как бы молвила, едва живая:
"Не падай духом, не смотри с тревогой.
Твой взор еще увидит жизнь в моем".
Даймё молчал.