О смерти и умирании

Тем временем хирурги провели консилиум с участием мужа В., о чем ни я, ни пациентка не знали. Врачи считали, что еще одна операция способна продлить больной жизнь. Супруг В. умолял хирургов использовать все мыслимые возможности, чтобы «повернуть время вспять». Он не мог потерять жену – просто не в состоянии был этого принять; не сознавал, что она уже не испытывает в нем потребности. Муж истолковывал желания пациентки – отстраниться от мира, облегчить свою смерть – как отторжение. Не нашлось человека, который мог бы объяснить ему, что потребности В. являются частью естественного развития событий и на самом деле – прогрессом. Признаки, которые наблюдал супруг, возможно, говорили о том, что умирающая женщина обрела душевный покой и готовится к финалу, не пытаясь тяготить своих близких.

Группа хирургов решила провести операцию на следующей неделе. Стоило сообщить об этом пациентке, как она на глазах начала слабеть. В тот же вечер В. потребовала двойную дозу анальгетиков, чтобы унять боль. Когда наступало время инъекций, пациентка просила дать ей транквилизаторы. В. потеряла покой, у нее начались тревожные состояния; она часто звала сестер на помощь. Пациентка разительно изменилась, а ведь прошло всего несколько дней. Раньше это была достойная дама, отказывавшаяся идти в туалет босиком.

Подобные перемены в поведении должны настораживать: таким образом пациент старается нам что-то сообщить. Не всегда можно открыто отказаться от операции, которая продлит жизнь, если тебя умоляет отчаявшийся супруг, если дети надеются, что мама снова вернется домой. В конце концов, нельзя недооценивать и те проблески надежды на успешное лечение, что испытывает сам пациент перед лицом приближающейся смерти. Мы уже отмечали, что человеку несвойственно безоговорочно смиряться с окончательностью смерти, так как надежда умирает последней. Именно поэтому далеко не всегда можно принимать на веру то, что говорит тебе пациент.

В. совершенно очевидно давала понять: она хочет, чтобы ее оставили в покое. Получив известие о предстоящей операции, она стала гораздо чаще испытывать боли и дискомфорт. По мере приближения решительного дня ее тревога все усиливалась. Отменить операцию было не в нашей власти. Мы лишь сообщили врачам о наших опасениях, чувствуя, что В. может не перенести операцию.

Пациентка не нашла в себе мужества отказаться от хирургического вмешательства. Она не умерла в ожидании этого дня. Не суждено ей было умереть и при операции. В операционной женщина сильно нервничала, кричала, у нее развилась мания преследования. Она вела себя подобным образом до тех пор, пока за несколько минут до начала операции ее не вернули в палату.

В. явно бредила. У нее появились галлюцинации, параноидальные идеи. Она казалась испуганной, сбитой с толку, с персоналом разговаривала сбивчиво. Тем не менее, несмотря на невротическое поведение, поражало то, что пациентка частично сохраняла логическое мышление и определенную степень осознания происходящего. Вернувшись в палату, она попросила позвать меня. Я заглянула к В. на следующий день. У ее постели сидел муж. В. бросила на него взгляд и сказала: «Объясните этому человеку, чтобы он понял». Она отвернулась от нас, демонстрируя, что ее не следует тревожить. Мужа В. я видела впервые. Он не находил слов, не мог сообразить, в чем причина «сумасбродного» поведения супруги, которая всегда была такой достойной леди. Он не желал смириться с быстро прогрессирующей болезнью жены, не понимал цели нашего «безумного разговора».

Его совершенно озадачили неожиданные изменения ее поведения, о чем и поведал нам со слезами на глазах. Он рассказал, что в браке они были чрезвычайно счастливы, и смертельное заболевание жены для него просто непостижимо. Мужчина питал надежду, что операция позволит им снова воссоединиться («совсем как раньше»), еще раз пережить счастливые мгновения их долгого брака. Отстраненность супруги его тревожила даже больше, чем ее нервный срыв.

Мистер В. вдруг замолчал, когда я попросила его рассказать не о своих переживаниях, а о потребностях жены. Он медленно начал осознавать, что не прислушивался к супруге, полагал, что ее желания ничуть не изменились. Мужчина не мог себе представить, что пациентка дошла до того предела, когда смерть кажется великим облегчением. Он не понимал, что людям легче расставаться с жизнью, когда им позволяют (и даже помогают) постепенно отрешиться от тех связей, которые так много для них значили раньше.